«Если», 2000 № 05
Аллен Дж. Смит
ТАКСИСТ ИЗ ПЕКЛА В СТРАНЕ ПИУ-ХОКОВ
Ну ладно, раз уж вы старались так хорошо вести себя, несмотря на то, что пришлось просидеть подряд три дождливых дня в вигваме, я расскажу вам историю.
Серая Мышка, подкинь в огонь поленце. Положи его с этого края: видишь, дождь капает через дымовую дыру в потолке в эту сторону, и потому очаг нужно разводить напротив — там, куда капли не попадают.
Ну вот. Устраивайтесь поудобнее и скажите, какую сказку вам хочется послушать. О том, как ворон потерял свою песню, но сохранил красивый черный наряд? Или почему бобры строят себе вигвамы, как это делаем мы, люди? Или как люди научились сеять зерно и охотиться?
Да. Спасибо тебе, Маленькая Лисичка, я с удовольствием выпью чаю. Раз уж ты такая заботливая девочка, то почему бы тебе не выбрать историю? Что? Говори-ка, пожалуйста, громче. Двадцать лет назад мои уши слышали лучше всех в нашем племени, но теперь не то, что прежде.
Ага, как хорошо ты придумала! Дети, Маленькая Лисичка выбрала историю о Таксисте из Пекла.
Ну, кое-кто из вас, наши гости и родственники, конечно, не знает, что такое таксист, но и мы также не знали — пока с нами это не приключилось.
Восхитительный чай, моя дорогая. Ивовые листья — как раз то, что нужно моим-старым больным ногам. От непогоды им делается еще хуже.
Ну хорошо. Расскажу вам о Таксисте из Пекла. Это случилось лет двадцать назад, когда не только вас самих еще не было на свете, но и кое-кого из ваших отцов и матерей.
Стояла поздняя осень. Северные гуси, направляясь в теплые Южные Земли, скользили над головами, выпевая прекрасную и волшебную песню своего странствия. Песней этой они подбадривали друг друга, обменивались силой, пролетая над нашими охотничьими угодьями.
Малиновки улетали. Листва желтела, в тихом и сухом воздухе царил покой; дым наших костров поднимался прямо к небу. Белки трещали в лесу, сновали вверх и вниз по стволам, спеша наполнить орехами свои ухоронки. Словом, была та самая пора, когда и люди тоже много охотятся, делая на зиму всяческие припасы.
Мы выслеживали одинокого бизона, отошедшего от стада достаточно далеко, чтобы его можно было отогнать еще дальше. Ваши деды, тогда еще молодые охотники, уже расходились по местам, чтобы направить животное к скалам возле реки.
Все было в порядке. Я пробормотал короткую молитву, прося удачи, и уже собирался начинать голосить и кричать, когда — как мы теперь говорим — Пекло разверзлось. Кстати, само выражение родилось именно в этот момент.
Какой-то тяжелый красный предмет величиной с половину вигвама, появившись из ниоткуда, рухнул прямо на бизона, уложив его на месте. Он как бы соткался из воздуха и пролетел футов шесть, рыча, словно медведь-подранок.
Сперва мне показалось, что моя молитва оказалась более действенной, чем обычно, но потом я подумал, что духи никогда не реагируют настолько быстро, а это означало одно: произошло нечто необычайное.
Другие охотники медленно приходили в себя и в оцепенелом безмолвии начали выползать из кустов, куда успели попрятаться.
С осторожностью, держа наготове копья, мы направились к убитому бизону и чудовищному красному предмету.
Когда до него осталось шесть футов, ноздри наши поразил запах настолько мерзкий, что прямое попадание струи скунса показалось бы рядом с ним сладчайшим ароматом нежнейшего из цветов. Он напоминал ту вонь, которую испускают серные источники, что бьют из земли далеко на Западе, в стране Навахо (но о ней в другой раз), только был еще гнуснее. Задыхаясь и зажимая носы, мы отступили. Ветер дул с запада, поэтому Слепому Оленю и Маленькому Медведю, подступавшим от востока, досталось больше всех. Мне повезло, я шел спиной к ветру и первым подошел ближе, когда свежее дуновение унесло отвратительный смрад.
Штуковина эта сползла с раздавленного бизона и лежала теперь на боку. Низ ее, открытый теперь взгляду, покрывала бурая засохшая грязь. Все прочее было красного цвета — обычно священного, хотя к данному случаю подобное определение, по-моему, неприменимо; с одной стороны этой вещи располагалось тотемическое лицо: два глаза и как бы большой сверкающий рот, оскалившийся в отвратительной улыбке. Само лицо было из материала, блестевшего, как далекое море или река, только твердого и жесткого, словно лед или камень. Настолько любопытным казалось это вещество, что я не смог удержаться и ткнул в него своим копьем, чтобы проверить, насколько оно твердое.
И пока я делал это, остальные тоже приблизились.
Тут-то мы и услышали стоны и глухое бормотание внутри предмета.
Он был полым, как вигвам. Я нашел боковой вход, теперь обращенный кверху. Осторожно заглянув в него, я увидел двоих людей, и скажу вам, более странные существа по поверхности земли еще не ходили.
Один из них, конечно, оказался знаменитым Таксистом из Пекла. Я горжусь тем, что первым из Пиу Хоков[1] увидел его желтые волосы, ярко-красную рубаху, голубые глаза и брюки. Другой просто последовал за ним в наш мир, и Таксист — как мы стали его потом называть — непременно использовал в обращении к нему на их собственном языке слова yuppie jerk, а иногда dumb shit[2]. Этот был одет в несколько слоев одежд, как делают люди на холодном севере. Все они в основном были серыми и бурыми, кроме белой рубашки на теле и куска цветной ткани на шее.
Волосы обоих были коротко подрезаны, но не выщипаны, как делают Племена Восточных прерий, такие, как Миу Хоки. Волосы Яппи Джерка оказались темными, похожими на наши. Почти вся одежда их была соткана из самых тонких волокон, какие только можно представить, нежных, словно заячья шкурка. Ни в лесу, ни в поле я не встречал ничего, способного дать такие волокна.
Таксист первым пришел в себя после крепкой встряски и еще более сильного испуга. Открыв большой вход, внутри которого был меньший, куда я и заглядывал, он выставил наружу голову и плечи.
Заметив наши копья, которые мы держали теперь уже менее воинственно, он поднял вверх обе руки, показывая, что в них нет оружия, и произнес приветствие на своем языке, которого мы тогда не поняли. После он научил меня этим словам: Hi, there[3]. Они означают: я обращаюсь к тебе с дружелюбным и небрежным приветствием, как если бы знал тебя давно, хотя мы вовсе не знакомы, а потому отбрось всякий страх и враждебность.
Странный язык у этого народа. Для слова «считать» у них нашлось целых двадцать различных слов, а для «кремня» только одно.
Потом Таксист вылез наружу, попытался спуститься вниз и рухнул, побагровев от боли. Он растянул лодыжку. Пара молодых охотников поглядели вопросительно на меня, и я кивком велел им помочь нашему гостю. Отдав свои копья другим, они взяли его под руки. Таксист улыбнулся и дружелюбным голосом сказал что-то на своем родном языке.
Высокий он был, выше среднего роста, только какой-то тощий и хилый, как старик, хотя вовсе им не
