В кабинете Директора ФСБ раздался телефонный звонок. Звонил прямой телефон Директора службы внешней разведки.
Директор ФСБ спросил:
— Чего тебе?
Разведчик ответил:
— Это не телефонный разговор. Спускайся к девятому подъезду. Буду ждать тебя снаружи. Узнаешь меня по красной гвоздике в петлице и газете «Слово и дело».
— Добро, — сказал чекист, он по тону угадал, что дело предстоит важное. — Только с цветком измени ситуацию. Нас уж во всем мире по красным гвоздикам расшифровывают. Каких людей на этом потеряли!
Через десять минут, спустившись вниз, он увидел у подъезда разведчика с журналом «Плейбой» и белой гвоздикой в петлице. Впрочем, он узнал бы его и без этой маскировки.
— Куда идем?
Разведчик не ответил, перевел коллегу по подземному переходу в кафе-стоячок на месте, где раньше располагался Совет пионерской организации.
Заказали каппучино.
— Сегодня, — сказал разведчик, — в девять сорок две, перехвачен разговор между резидентом разведки США советником Робертсом и не известным пока агентом.
— Молодцы, — сказал чекист. — Но каппучино здесь дерьмо.
Они перешли в соседнее кафе. ФСБ заказала себе эспрессо, а СВР — каппучино.
— Где они беседовали? — спросил Директор ФСБ.
— В центральном корпусе нового посольства.
— Да ты что!
— Вот именно. А каппучино здесь отменный.
— Они здание разобрали по кирпичику? — спросил чекист.
— Разобрали.
— Снова построили?
— Построили.
— Бакатин им документацию отдал?
— Отдал.
— Так как же подслушали? Неужели Орнитолог?
Разведчик отрицательно покачал головой.
Орнитологом прозвали одного настырного изобретателя, который разработал метод впаивания микрофонов в головки воронья. Но оказалось, что снабдить передатчиками всех ворон Москвы технически неосуществимо и дорого, а если ограничиться избранными экземплярами, то они летят куда угодно, только не к американцам.
— Говори, — попросил Директор ФСБ.
— Они оставили фундамент. Простучали его, прозвонили, сняли все, что можно, но основу оставили.
— От фундамента до кабинета резидента не добраться. Звук не дойдет.
Разведчик кивнул.
— Так в чем же дело?
— Грубин, — назвал разведчик короткую фамилию.
— Неужели?
— Он самый.
— Надо будить! — сказал Директор ФСБ.
Грубин был агентом «спящим», то есть незадействованным. Вроде бы не мертвым, но и не живым.
Впрочем, его трудно было назвать агентом, потому что он сам считал себя патриотом, но никак не агентом.
Но уже через сорок минут после разговора ФСБ и СВР, скромный «ауди» начальника службы городской безопасности Великого Гусляра со страшным скрипом тормозов остановился возле дома № 16 по Пушкинской улице.
Начальник по фамилии Полицеймако, пробегая по двору мимо окна грубинской скромной квартиры, постучал в него условленным стуком: «Спар-так-чем-пи-он».
Шесть лет Грубин не слышал этого стука.
Он вздрогнул.
Собрался с духом и пошел к двери. Открыл ее. Впустил майора Полицеймако. Поздоровался.
Майор с ним тоже поздоровался.
Городок маленький, все друг друга знают.
— Чай, кофе? — спросил Грубин.
Полицеймако отрицательно покачал головой.
Он смотрел на худого взъерошенного человека средних лет, сутулого и узкогрудого. На Александра Грубина, известного в городе изобретателя и чудака.
Грубин достал из шкафа начатую бутылку «Гуслярского Абсолюта».
Они выпили с Полицеймако за встречу, за прошедший Новый год, за День независимости.
— Твоя-то сработала, — сказал Полицеймако.
— Ты откуда знаешь, майор? — спросил Грубин.
— Если я прав, то быть мне генерал-майором, — отозвался Полицеймако.
Выпили за это.
Помолчали.
Грубин вспоминал.
Пять или семь лет назад, когда еще строительство посольства только планировалось, профессору
