к земле и оскалился.
Сердце колотилось в моей груди. С потрясающей, неестественной ясностью я видел розовые ощерившиеся губы, искрящуюся белизну огромных зубов.
Примороженный к месту близостью смерти, я ощущал дыхание зверя, которое доносил до меня легкий весенний ветерок. Он пах прошлой добычей, нынешним голодом и полной уверенностью в себе.
Какой-то отдаленной частью сознания я отметил, что птицы притихли, хотя насекомые жужжали вовсю. Оставалось только гадать, что было тому причиной — приближение стада или мое собственное положение.
Я был слишком испуган, чтобы смутиться, хотя потом мне стало стыдно.
Никто не шевелился. Ни пума, ни охотники. Но взгляд зверя оставался прикованным ко мне.
Наконец он шевельнулся, знакомые движения говорили о готовности к прыжку: животное вильнуло задней частью и запустило в землю когти.
В своем оцепенении я не забывал, что держу копье наготове. Я приподнял его, даже не замечая. Но пума находилась совсем рядом, и я не был уверен, что сумею остановить ее. Если я брошу копье, зверь, скорее всего, сделает прыжок, и рана не помешает ему. Если я буду ждать нападения, то не сумею вовремя ударить и отскочить.
Тут позади меня кто-то шевельнулся. Я знал, что это один из новичков, потому что всякий из Пиу Хоков будет в такой миг стоять на своем месте, как вкопанный. Это оказался Боб. Замахав руками, он рыкнул на пуму:
— Йахх!
А потом бросил свое копье, оно воткнулось в землю перед зверем. После я понял, что он собирался поразить им пуму.
Тут кошка обратила свое внимание на Боба, и я метнул копье, а в пуму вонзилось еще пять или шесть стрел. Боб покатился в одну сторону, я в другую. Кошка прыгнула, но приземлилась уже мертвой.
Вновь обретя голос, я подбежал к Бобу и обнял его.
— Я не видел более безумного поступка за всю свою жизнь, однако теперь обязан ею тебе.
А потом все хлопал его по спине.
Не сразу осознав, что затеянное им безумное дело увенчалось успехом, он сперва удивился этому, потом обрадовался и спросил:
— Я все сделал правильно, Вождь?
Я рассмеялся и взял его за плечи:
— Уж не знаю, что и сказать, однако я рад твоему поступку. Вы оба — самые ненормальные люди на свете, но иногда мне кажется, что духи берегут вас.
В мгновенном разочаровании он яростно глянул в сторону Таксиста.
Таксист лишь смотрел на меня тем преувеличенно кротким взглядом, которым всегда сопровождал выходки Боба.
— Ну хорошо, — сказал я, еще задыхаясь, с колотящимся сердцем.
— А теперь — к бизону.
Я послал охотников к скалам и осмотрел места, где следовало стоять загонщикам, чтобы направлять отбившегося от стада зверя, и мы сели ждать, пока какой-нибудь бизон не появится там, где надо.
Спустя некоторое время сердце угомонилось, и я вновь ощутил, что ноги мои прочно упираются в землю.
Тут я заметил, что Боба на месте нет. Обернувшись к Маленькому Медведю, стоявшему за деревом, я спросил:
— Где Боб?
— Он ушел с охотниками в скалы.
— Разве он не понял, что должен делать?
Маленький Медведь поглядел на свои ноги, переступил, оторвал от ствола кусочек коры и сказал, по-прежнему глядя в сторону:
— Он решил, что схватка с пумой позволяет ему принять участие в нападении на бизона. Он сказал, что не откажется от одежды из доброй бизоньей шкуры, а мясо его сможет обменять на разные полезные вещи.
— Но он не убивал пуму.
— Я это знаю, отец, но не мне возражать ему: он и старше, и по-прежнему наш гость.
— Он полагает, что такое деяние поставит его на более высокое место в племени?
— Да, отец.
— И он считает, что будет менять мясо бизона на необходимые вещи в своем собственном племени?
— Да.
— Маленький Медведь, что же мне делать с ним?
— Не знаю, отец.
— Подумай об этом. Если я назначу тебя своим преемником, тебе придется решать подобные вопросы.
— Да.
— У нас нет времени ходить за Бобом. Вот и наш бизон.
В нужном месте как раз появился годовалый бычок. Крупный, с отличной шкурой, еще не попорченной жизненными превратностями.
Неопытность превращала животное в идеальную добычу и сулила нам великолепную шкуру. Я каркнул вороной, давая сигнал начинать. Подобным образом ворона сообщает своим товаркам с верхушки дерева: «Здесь еда».
Загонщики вскочили и завопили.
Годовалый бычок метнулся в одну сторону, сотрясая землю, затем — в другую. Оказавшись возле реки, бычок остановился, а поднявшийся перед ним охотник должен был направить зверя в нужном направлении, вдоль реки, к скалам. Однако по неведомой причине бизон пошел прямо на Таксиста. При таком повороте событий ему надлежало подпрыгнуть, завопить и замахать руками, отпугивая животное. Однако он испустил весьма неубедительный звук, бросил в бизона копье и, отпрыгнув в сторону, споткнулся и неловко упал. Брошенное им копье, не имея никакой силы, лишь оцарапало бычка. Рана испугала зверя настолько, что со страха он припустил в нужную сторону.
Охота шла своим чередом, от меня более ничего не зависело, и я подошел к упавшему Таксисту, который как раз поднимался на ноги с помощью Маленького Медведя. Когда чужак попытался наступить на правую ногу, стало ясно, что он вновь растянул лодыжку, как было в день их появления в нашем мире.
Я не сказал ему ни слова, но он поглядел на меня с кривой ухмылкой:
— Прости меня, Вождь. Боюсь, охотник из меня никудышный.
— Таксист, тебе не нужно ничего доказывать.
— А я то хотел сделаться членом племени.
Скривившись, он попытался наступить на поврежденную ногу. Маленький Медведь поддержал его, и Таксисту не пришлось опускать ступню на землю.
— Таксист, ты и так один из Пиу Хоков.
Он бросил на меня взгляд, явно говоривший: «Вождь, не пытайся подбодрить меня. Я прекрасно знаю, что ты думаешь на самом деле».
Я решил, что сейчас не время обсуждать это. Он взволнован, ему больно.
Маленький Медведь соорудил волокушу и отправился с Таксистом домой, к Шаману.
Когда они прибыли, оказалось, что Шаман уже приготовил припарку, вскипятил чай и отыскал костыль, который сделал когда-то для Таксиста. Вот уж кто действительно видит внутренним зрением. Его врасплох не застанешь.
Маленький Медведь запыхался и вспотел: зимняя неподвижность брала свое. Шаман приготовил и для него отвар, который должен был быстро восстановить силы юноши. Взяв Таксиста за руку, Шаман
