Суждениям, которые он позднее принимает или отвергает. Он постигает то, что солнце встает и заходит, и то, что с течением лет он взрослеет, меняется. Все вокруг учит нас тому, что мы достигаем расцвета, но потом наступает упадок. С этой вершины дорога ведет только вниз. К слабости и болезням, к первым морщинам и складкам, к дряхлости и немощи. Вниз, к согбенной спине, потере зубов, зрения и слуха. Вниз, в могилу, и это ждет нас всех. Помни, и ты станешь таким, как я. Нас учат этому с самого начала, напоминают снова и снова.
— И Джеделле, — проговорил я, — никогда не говорили о старости и смерти. О болезни по некоторым причинам упоминалось, но как о чем-то уже не существующем. Из книг вырезали страницы. В доме всегда были только молодые и здоровые люди, а когда они начинали стариться, их отсылали. Когда под окном умерла белка, Орлен сказал ей, что она оглушена, а потом показал ей другую белку, прыгающую в ветвях.
— В городе ко мне приходила девушка, — сказал Джедайя Гесте. — К ее ужасу, она от меня забеременела. Она не хотела этого ребенка, поэтому ей заплатили, а ребенка я взял себе. Это и была Джеделла. Совсем дитя, моложе Будды, которому, как мне кажется, было двенадцать. Слишком маленькая, чтобы что-ни-будь знать. Джон, ничего лучше и пожелать было нельзя, а я располагал средствами. Я привез ее сюда и на эти первые годы стал ей другом. А потом в силу необходимости я ушел, и мою работу продолжали другие. Они были умны, им хорошо платили. Ни одной ошибки. Она выросла в мире, где никто не болел, не старился и не умирал. Где ничто не умирало. Она не принимала в пищу убитых животных. Даже листья на деревьях оставались вечно живыми.
Это было правдой, она видела только сосны — обновление, но не очевидное старение. А потом она вышла через открытую дверь и спустилась в осенний лес, где рубиновая, желтая и бурая смерть слетает с каждого дерева.
— Но теперь она это видит, — сказал я. — И считает чем-то, не имеющим смысла. Мистер Гесте, она уже постигает ужасный факт, что все в мире смертно.
— Вспомните, — возразил он, — ей шестьдесят пять лет, а она девочка. Слишком много уроков ей давали, можно ли было их не усвоить.
Я встал. Я не чувствовал злости. Я не знаю, как назвать то, что я испытывал. Но я не мог больше ни сидеть в кресле перед камином, ни пить душистый кофе, ни смотреть в это старческое лицо, где читались такие сила и уверенность.
— Вы разыгрывали из себя Бога, мистер Гесте.
— Неужели? Разве нам дано знать, как поступал Бог или как Он намеревался поступить?
— Вы полагаете, что дали ей вечную юность. Думаете, что сделали ее бессмертной.
— Может быть, — произнес он.
Я ответил ему:
— В этом мире, где все приходит к концу, что с нею будет?
Теперь вы станете о ней заботиться, — непринужденно и мягко проговорил он. Ваш тихий маленький городок. Хорошие люди. Добрые люди.
— Но боль! — воскликнул я. — Ее боль!
Джедайя Гесте посмотрел на меня ее глазами. Он был так же невинен, как была невинна она. Против такой наивности невозможно бороться.
— Боль, я думаю, несомненная юрисдикция Господа. Никогда не поверю, что человечество при всех его грехах могло изобрести такую страшную и сложную вещь.
— Она никогда не задавала вопросов? — спросил я.
— Вопросы порождаются сомнениями. Теперь она, наверное, спрашивает.
В огне треснуло полено. Я ощутил небольшую ломоту в спине, которой еще год назад не чувствовал.
— Джон, я был бы счастлив, если бы вы согласились провести ночь у меня в доме.
Я поблагодарил его и отказался под благовидным предлогом. Даже тогда, даже там правила вежливости, которым меня научил отец, мне не изменили. Эти первые уроки.
У дверей Джедайя Гесте сказал мне на прощание:
— Я рад, что она нашла к вам дорогу.
Но она не нашла дороги ни ко мне, ни к кому-либо еще. Она не нашла своей дороги.
Проходят годы, и наш город остается верен Джеделле. Мы оберегаем ее от всего, как только можем. Она живет в собственном маленьком доме за церковью, у нее есть пианино, которое мы привезли ей из большого города, краски, книги — теперь разные книги. Она читает целыми днями, читает своими чистыми темными глазами. Иногда она читает мне, когда даже очки не помогают мне справиться с мелким шрифтом.
С годами в городе появляется все больше чужих людей, и для них Джеделла остается загадкой, к которой они, в основном, безразличны. Эти создания нового мира слишком поглощены собой, и у них часто отсутствует любопытство, которое было столь естественно для нас. Но, в конце концов, войны и страх войны, и эти удивительные изобретения, причиняющие столько бед и беспокойства и производящие столько шума, меняют и нас, детей другого мира.
Люк погиб на войне. Многих мы потеряли, многие потеряли себя. Но их места занимают другие. Даже я целый год был знаменитостью, путешествовал по разным городам и странам, потом устал и вернулся домой. И городок встретил меня все той же туманной утренней тишиной, которую даже эта новая какофония не вполне способна истребить.
То было осеннее утро, с расцвеченными листьями деревьев, а в новом ресторане, построенном на месте заведения Милли, мыли стекла.
Но сегодня этот ресторан стал уже старым и знакомым, и я часто прохожу мимо, к домику Джеделлы, а она выходит и знает, что я зайду к ней на часок выпить кофе и поесть шоколадного торта, которым она по праву гордится.
По этой дороге я хожу с осторожностью, потому что теперь по ней иногда носятся мотоциклы, и когда я иду, я вижу, как она ждет меня — бледная и стройная девушка с короткой стрижкой и слегка тронутыми помадой губами.
Однажды у дверей она коснулась моей руки.
— Смотри, Джон, — сказала она.
Глаза у меня уже не те, но там, на ярком солнечном свету я всматривался изо всех сил. Она указала на щеку, потом одним пальцем на волосы.
— Ты имеешь в виду пудру, Джеделла? Да, прическа у тебя превосходная.
А потом, когда она стояла передо мной, улыбаясь, а ее глаза были полны утра, нового начала всех вещей, я увидел то, что она показывала мне с такой гордостью. Крошечную морщинку на щеке. Один- единственный серебряный волос.
Для следующей задачи потребуется некоторая предварительная информация, известная пользователям Интернета. Именно в глобальной сети проблема SETI (поиск внеземных цивилизаций) приобрела «всенародный» масштаб. Каждому пользователю предлагается потратить некоторое время на общение с братьями по разуму: то есть, руководствуясь специальной программой, отслеживать фликер- сигнал (или «белый шум», как говорят астрофизики): а вдруг здесь найдется что-нибудь содержательное… Кстати, некоторые сотрудники журнала добросовестно потратили свое компьютерное время на это благое дело, но пока втуне…
Итак, условия задачи американского писателя, уже выступавшего в «Банке идей». Для особо пытливых заметим: постскриптум к одной из публицистических статей, опубликованных в журнале за последнее время, был взят именно из этого рассказа.
