трудом влез в короткие кожаные штаны. Поножи, налокотники и коленные щитки оставили здесь. Всадник без скакуна вызовет подозрение, объяснил Малур, поэтому лучше стать пешими воинами.
Пока он оттаскивал тела в глубь башни, я глядел по сторонам, высматривая, не появится ли кто на дороге. Над моей головой, шелестя крыльями, пролетели два черноклюва, покружили над зубцами и спикировали вниз, к развалинам второй башни.
Двести лет… Надо же! Память все же начинает сдавать. Что-то я не припоминаю двух башен. В проекте вроде бы предполагалась одна да арочный переход — намек на то, что рядом стояло некое сооружение. «Парность нечетных фантомов» — вот как назывался принцип эстетизации этого ландшафта.
Ну конечно, даже в первом приближении можно сказать: двойные структуры здесь неуместны. Если бы не река, еще, возможно, оставались бы сомнения.
Скорее всего, башня была достроена местными умниками для большего привлечения туристов. Профаны все портят бестолковым энтузиазмом.
Удивленный вскрик Малура прервал мои размышления. Положив стрелу на тетиву, я осторожно приблизился к проходу.
— Что случилось?
— Письмена, письмена! — воскликнул Малур.
Он возник в проходе, воздел руки к небесам и опять исчез в темном проеме. Я еще раз бросил взгляд на дорогу и последовал за ним.
Присев на корточки под ступенями, где были спрятаны тела, он прикасался кончиками пальцев к стене, а затем к своему лбу и вроде бы собирался делать это долго. Его длинные черные волосы, унизанные железными кольцами, почти касались земли. Свет из двух бойниц еле проникал сюда, но, приблизившись, я все же разглядел, чему он поклоняется, и не удержался от невольного смеха.
Малур вскочил и крепко приложился головой к каменной ступени.
— Знаешь ли ты, безволосый чужак, сколь священны эти письмена?! — гневно спросил он, и рука его легла на чахо. — Твой смех позорит тебя!
— Прости мое невежество, — быстро сказал я. — Развей его, поясни, о каких письменах толкуешь?
Ноздри его широко раздувались, но он быстро успокоился.
— Смотри, — показал он на вырезанные в камне буквы, — вот неведомые нашему разумению знаки, оставленные Древней Расой. Счастлив тот, кому они открываются, удача не оставит его… И его спутников, — добавил он, смягчившись.
— Что означают эти знаки? — спросил я, бросив на них короткий взгляд.
— Никто и никогда не сможет их прочесть, — ответил Малур. — Старые люди говорят, что их смысл откроется в последние дни, когда они вернутся, чтобы вершить суд над правыми и неправыми.
— Последние дни, стало быть? Старые люди, говоришь?..
Последние дни выдались для меня весьма насыщенными, и я устал от красивого вранья, которым был пропитан воздух Тайлура. Стоило упомянуть Древнюю Расу, как мелкий торговец мясом начинал говорить языком пророчеств. И Малур туда же!
— Вот это «К», а это «М», — я показал на буквы, заключенные в круг.
— Тебе ведом язык Великих Ушедших? — его губы превратились в тонкую линию.
— Это русский язык, — устало ответил я. — А буквы всего лишь инициалы моего имени, означают «Константин Морозов».
— Русский… — с трудом выговорил Малур. — Он и есть язык Древней Расы?
— Ну, в каком-то смысле…
Было заметно, как мечутся его мысли, пытаясь связать концы с концами.
— Чье имя ты назвал? — спросил он наконец. — Кто он?
— Константин Морозов — мое имя, — терпеливо повторил я.
Эх, было бы много свободного времени, средств и, главное, неограниченных полномочий, как во времена эстетизации… Тогда бы я рискнул, пожалуй, на демонтаж той суеверной чепухи, которую за столетия нагромоздили вокруг хорошо исполненного заказа. Может, начать с Малура? Он казался человеком здравомыслящим, практичным. Его нетрудно будет вразумить.
Как бы не так!
Я был обязан ему своим спасением. Выпрыгнув из дворцового окна, я по крышам спустился к нижнему городу, а потом долго метался по кривым и узким улицам, прислушиваясь к нарастающему шуму погони. Малур наткнулся на меня в тупичке, в котором я очутился, перебравшись через невысокий дувал. Молча втащил меня во внутренний дворик и помог спуститься в подпол, где и сам таился от стражи.
А ночью мы вместе выбрались из города и дня три уходили лесными тропами из владений клана тай, прихватив семейное сокровище — бинокль. Когда же я случайно из ночного разговора у костра выяснил, что племянник, который ходил над нашими головами по скрипучим половицам, знает местонахождение космопорта, то уговорил его повернуть обратно. Кажется, он решил, что я из чужаков, застрявших на Тайлуре еще во времена смешения. Поселения чужаков давно разорены, их потомки либо перебиты, либо одичали на островах.
Мы договорились, что в случае удачи я возьму его с собой на корабль. Малур хотел увидеть далекие миры, о которых еще помнили старики, а там и торговлей с ними при случае заняться.
Сейчас Малур переводил взор с вырезанных в камне букв на меня, потом обратно, теребил кольцо ножа. По тому, как разглаживались или собирались морщины на его лбу, можно было догадаться: он стоит перед тягостным выбором — рухнуть передо мной на колени или убить за святотатство, принеся в жертву во славу Великих.
— Прости неразумного, — сказал он наконец. — Я должен был догадаться. Ты и есть Провозвестник, о котором сказано: «Чужак откроет двери знаний, ибо он не знает корысти, его помыслы чисты, а разум пуст, как у новорожденного». И еще сказано: «Вернется он и отделит зерна истины от плевел лжи».
Сравнение с новорожденным пришлось мне не по вкусу. Но я человек незлобивый.
— Сейчас я тебе все отделю, — пообещал я Малуру. — Так вот, никакой Древней Расы не было, это все создал я, все эти чертовы руины до самого последнего камешка! Знаки на них — мое клеймо.
— Правильно говоришь, — неожиданно согласился Малур. — Если бы не ты, никто бы не узнал о Великих. Забыли неблагодарные потомки, убей их Древние, вот что. А теперь и дети ведают, что безволосым чужаком были отысканы свидетельства о Великих. В наказание за короткую нашу память посланы испытания на Тайлур, а ты послан сюда, чтобы напомнить о свете истины.
— Куда только меня ни посылали… — безнадежно пробормотал я, — но чтоб Провозвестником… Я тебе говорю, не было Древней Расы, это все я придумал, чтобы больше туристов… э-э… то есть праздных зевак сюда приезжало.
— Почему же они не приезжают? — хитро прищурившись, спросил Малур.
Я перешел на родную речь и долго обкладывал Малура, его чертову планету, его соплеменников, впавших в дикость, алчных заказчиков, Корпорацию…
Малур с интересом прислушивался к звукам незнакомых слов.
— Язык Великих похож на говор чужаков-островитян, — заметил он. — Все сходится. Чужаку было дано вернуть утраченное. Вот тебе Древние и открылись в те незапамятные времена. Наградой послужило, я думаю, твое долголетие. Теперь я твой спутник и помощник. Глядишь, и мне перепадет от щедрот Великих.
— Перепадет, — пообещал я.
Что мне оставалось делать, если культурный разлом уже сделал свое дело? Любое мое слово будет истолковано вкривь и вкось. Чем дольше я буду разубеждать их, тем больше они укрепятся в своей вере.
Может, оно к лучшему. Мне бы только убраться отсюда живым, а там пусть хоть младенцев в жертву приносят, если мозгов не осталось.
— Я помогу тебе, — сказал Малур. — Были у меня кривые мысли уйти одному, бросить тебя. С племянником мы и сами добрались бы до корабля, а ты обуза. Но сделать так — значит, навлечь немилость Древних.
