часть города. Забыв о своем возрасте, генерал шел так быстро, что даже самые молодые воины с трудом за ним поспевали.
Отряд шел, и по ходу его продвижения в домах захлопывались окна и двери.
Город замер...
На куче мусора лежал труп чиновника египетской администрации.
— Сейчас он заплатит мне за это! — скрипнул зубами Несмонту, быстро взбираясь по лестницу на чердак. Его люди заняли все подступы к дому.
Когда генерал открыл ногой дверь, спрятавшийся в хранилище ханаанин метнул в него свой короткий меч. Кривая Глотка обещал ему, что Несмонту будет первым, кого он сможет без труда убить.
Старый воин видел, как вылетело из руки убийцы предназначенное ему оружие.
Инстинктивно он бросился в сторону. Острие чиркнуло по левому плечу, прочертив кровавую полосу.
Египетские лучники тут же навели свои стрелы на нападавшего.
— Не стрелять! — приказал Несмонту. — Вытащите мне его живым из этой норы! И проверьте, нет ли еще кого поблизости.
Думая, что его сейчас будут мучить, ханаанин взвыл.
— Не покалечьте мне его, — приказал генерал. — Я допрошу его лично.
Пока военный врач ухаживал за Несмонту, старый солдат внимательно изучал человека, который хотел его убить. Маленького роста, щеки и подбородок покрыты рыжей щетиной. Взгляд ненавидящий...
Дежурный офицер на всякий случай еще раз проверил, хорошо ли связаны его руки и ноги.
— Ты — бездарность, — строго сказал Несмонту. — На таком расстоянии я бы не промахнулся. Но твой главарь еще глупее тебя. Когда замышляют убрать командующего египетской армии, то используют умелых людей.
— Не долго же вам жить! — прошипел ханаанин.
— В любом случае дольше, чем тебе, потому что тебя убьют еще до того, как закончится моя перевязка.
Ханаанин взглянул на генерала испуганно и удивленно.
— Разве вы... Вы не будете меня допрашивать?
— Ты же все равно или ничего мне не скажешь, или соврешь. Да даже если бы ты и захотел сказать мне правду, что может знать такой жалкий тип, как ты?
— Ошибаетесь, мой генерал! Я — настоящий воин и воюю против вашего грязного завоевания! И сотни других встанут после меня на путь борьбы!
Несмонту расхохотался.
— Ты путаешься в счете!
— А счет здесь и не важен! Нам все равно удастся выгнать вас из Ханаанской земли!
— Меня всегда удивляло, что недоноски вроде тебя так тщеславны. Это, заметь, упрощает мне мою задачу. Вы трусливы, пугливы, а значит, не способны развернуть действительно крупную операцию.
— К победе нас поведет Провозвестник!
Лицо Несмонту стало жестким.
— Твой Провозвестник давно мертв.
Ханаанин ухмыльнулся.
— Это вы так думаете, псы египетские!
— Труп твоего Провозвестника я видел собственными глазами.
— Наш наставник жив и здоров. И скоро, очень скоро от вас не останется и следа, потому что он победит!
— Где он прячется, твой великий защитник?
— Этого я не скажу даже под пыткой!
Одной рукой Несмонту схватил пленника за шиворот и приподнял как щенка.
— Если бы я поступал по своему усмотрению, то повесил бы тебя на крюк в мясной лавке — это значительно упростило бы наш диалог! Но фараон требует от меня гуманности даже в отношении таких мерзавцев, как ты. Поэтому я отдаю тебя в руки специалистов по допросам.
Ханаанин назвал имена только своих давно умерших родителей и одного товарища, погибшего во время первого Сихемского бунта. Обыск у него дома ничего не дал.
Казнь совершалась на самой большой площади города в присутствии многочисленной толпы. Тело пронзенного стрелами бандита было зарыто без всяких церемоний. Речь Несмонту, в чьем здоровом состоянии мог убедиться каждый житель Сихема, была короткой и ясной: любая попытка мятежа будет караться с предельной жестокостью.
Допрашивавшие пришли к единому мнению. Ханаанин был неуравновешенным одиночкой, действовавшим без опоры на организованную банду.
И все же старый генерал сомневался.
