Если дозорных не удастся застать врасплох и захват барок окончится неудачей, гиксосы поднимут тревогу, всполошатся, примутся прочесывать окрестности. Тогда кровопролитного боя не избежать.
Все напряженно вглядывались во тьму. Казалось, время остановилось.
Наконец из воды вынырнул воин.
— Мы победили. Барки наши. Там ни одного гиксоса не осталось.
— Окружаем тех, что на берегу. Заходим с трех сторон. Как только они уснут, нападаем! — приказал Усач.
Камосу не спалось. Он все думал об отце и чувствовал невыносимую боль, будто это его, а не Секненра изрубили в бою. По правде сказать, бессонница мучила его с тех пор, как он стал фараоном. Юноша отдыхал не больше двух часов в сутки, однако силы его не иссякали.
В дверь постучали.
— Государь! Приближаются две вражеские барки! — сообщил градоправитель Эмхеб.
Камос выбежал на палубу. Кто мог предугадать, что враг отважится плыть ночью, в непроглядной тьме, хотя это смертельно опасно? Поздно сокрушаться, пора готовиться к бою.
Поднявшись по тревоге, египтяне мигом взялись за дело. Вдруг кто-то крикнул:
— Глядите! Это же Усач! Размахивает факелом на мачте!
Все вздохнули с облегчением.
Две барки осторожно причалили к берегу.
Воины праздновали победу и поздравляли смельчаков.
— Государь! — доложил Афганец. — Египетский флот увеличился. Отныне у нас под началом еще две барки. А вот предатель Тита напрасно ждет подкрепления. Помощь не подоспеет.
— Молодцы! Отлично сработано!
— Мы напали на врагов, когда те спали. У нас трое убитых и пятнадцать раненых.
— Их раны перевяжут. А вы пока отдохните.
— Отдыхать нам некогда — штурм на рассвете. Едва успеем перекусить!
Фараону нечего было на это ответить.
Когда первые лучи солнца пронзили тьму, к нему подошла царица. Хотя Яххотеп не спала всю ночь, она выглядела на удивление бодрой и радостной.
— Матушка, что ответил бог Хонсу?
При этих словах в небе показался ястреб с пестрыми крыльями. Огромными, на мгновение заслонившими все вокруг. Он поднялся с востока.
— Теперь я тоже видел его знамение, — сказал Камос. — Видел собственными глазами и, кажется, понял.
43
Фараон Камос со всей своей армией обрушился на Неферуси, подобно ястребу. Они наступали с востока, поэтому солнце слепило глаза гиксосским лучникам. Зато Яхмес, сын Абаны, и другие фиванцы стреляли, как всегда, метко.
Оставив немногих дозорных на боевых барках, египтяне все разом устремились на штурм города.
Градоправителя Титу, сына Пепи, бесцеремонно разбудили. Впрочем, он не растерялся, хотя и не ожидал нападения. Во мгновения ока схватил камень, пращу, примерился, размахнулся… И сразил наповал командира собственного войска.
— Бейте их, защищайтесь, — подзадорил Тита стражников, вдохновив их своим примером.
Те и так стреляли, не переставая, пытаясь помешать врагу взобраться на стены. Страх удесятерял их силы, умирать никто не хотел.
— Нужен таран, чтобы выбить ворота, — сказал Усач.
— Мачты их кораблей вполне сгодятся, — сообразил градоправитель Эмхеб.
— Жалкие египтяне отступают! — обрадовался Тита. — Мы их отбросили!
Трудно поверить, но с первым штурмом он справился без труда.
Не то чтобы окончательно победил, но получил передышку. Самое время подготовиться к побегу. Египтяне осадили город и, похоже, в конце концов возьмут его. Однако градоправителю не жаль было жителей и погибших воинов. С собой он намеревался взять лишь нескольких преданных слуг, иначе не унести драгоценностей. А вот жену решил оставить, к чему в пути такая обуза? Красивых баб в Аварисе хватает и без нее.
Освободители Египта напали с востока — прекрасно! Значит, удастся улизнуть через западные ворота.
К несчастью, пришлось убедиться, что подлые враги заняли все окрестные холмы и поля, окружили Неферуси со всех сторон. Город взят в кольцо. Не выйти ни через западные, ни через южные, ни через северные ворота.
— Ты что же, сбежать надумал? — насмешливо спросила Анат.
— Что ты, конечно нет, у меня и в мыслях такого не было! Я забочусь исключительно о том, как оборонить город, как сплотить его защитников.
— А тебе не приходило в голову, что умнее всего сдаться?
— Сдаться? Ни за что! Это безумие! Самоубийство!
— Ты все равно обречен. Сложив оружие, мы избавим народ от напрасных страданий и кровопролития.
— Проливать кровь, защищая меня, — их долг! Пусть сражаются до последнего, я ведь им как отец.
— Ты злодей и трус. Но даже у тебя есть возможность перед смертью хоть раз поступить по- человечески. Открой ворота и умоляй фараона пощадить жителей Неферуси.
Тита, сын Пепи, окинул жену недобрым недоверчивым взглядом.
— Что за чушь ты мелешь, моя милая? Выходит, ты решила предать меня?
Он хлопнул себя по лбу:
— Так и есть! Раз, по-твоему, я обречен, значит, ты перебежала к бунтовщикам!
— Опомнись, взгляни правде в глаза. Твои подозрения смехотворны!
— Тебе не одурачить меня! Немедленно возвращайся в свои покои и не смей выходить оттуда. У твоих дверей я поставлю стражу. Погоди, вот покончу с этими смутьянами, доберусь и до тебя!
— Господин, они снова идут на приступ!
С городской стены Тита, сын Пепи, видел, как со всех четырех сторон света к городу хлынула армия освобождения. Воинов, бежавших к воротам с тараном, прикрывали прочными щитами. Лучники убивали всякого, кто пытался им помешать.
Градоправитель заметил фараона в белой короне, сражавшегося у западных ворот. Тита с размаху метнул в него дротик, но промахнулся. В это время ворота подались с оглушительным треском, а затем разлетелись в щепки. Защитники крепости в ужасе наблюдали, как египтяне таранами вышибли все четверо ворот.
Освободители Египта ворвались в Неферуси. Тараны били без устали, сокрушая ненавистные, выстроенные захватчиками стены. Тита, сын Пепи, со всех ног бросился во дворец. Под крышей все-таки безопаснее, хотя его стражники не смогут долго сдерживать натиск врага. Что ж, придется встретить фараона с почестями. Умолять его о пощаде. В конце концов, разве Тита не несчастная жертва коварных гиксосов?
Наконец-то свершилось чудо, город освобожден! Он молился об этом богам ежедневно, желал погибели проклятым завоевателям всеми силами души. Отныне Тита — самый преданный, самый верный слуга фараона. Нужно только казнить предательницу Анат. Она одна источник всех зол и бед.