— Прежде всего позвольте мне, адмирал, поблагодарить вас, от моего имени и от имени всех моих друзей, за то участие, которое вы проявили к нам! — сказал вновь прибывший.
— Прекрасно, мы об этом поговорим после, господин Жонкьер… Теперь же сообщите ваши новости: все ли обошлось благополучно у вас на «Лебеде»?
— Плавание наше было превосходно и чрезвычайно счастливо: мы заходили в Корон и поджидали вашего прохода.
— Ах, да, я упустил из виду, что мы шли, точно черепахи, тогда как вы на своем «Лебеде» летели, как птицы. Вы, американцы, можно сказать, моряки будущего, которые много наделают горя англичанам. А теперь скажите мне, как поживает милейший капитан Уолтер Дигби?
— Превосходно… Он настоятельно просил меня передать вам свое почтение, и, если позволите, завтра он явится к вам лично!
— Я буду рад его видеть. А теперь поговорим немного о вашем друге Эдмоне Бартесе! Что, он по- прежнему настаивает на всех своих намерениях?
— Вы так же хорошо, как и я, знаете, адмирал, что выстрадал мой бедный друг, знаете, каким ужаснейшим мукам подвергся он, человек, ни в чем не повинный, само воплощение честности, благородства и порядочности… Он требует громкой, всенародной реабилитации и примерной кары и возмездия тем людям, которые старались его унизить, опозорить его честное имя, втоптать его в грязь. Он жаждет мести, и месть его будет ужасна!
— Но уверен ли он, что эта месть падет только на людей, действительно виновных и преступных?.. Ведь в этом возмутительном деле есть такие таинственные стороны, которые совершенно не поддаются анализу… Понятно, я не требую снисхождения для негодяев, как бы высоко ни было занимаемое ими общественное положение, но следует остерегаться, чтобы чувство ненависти, которое часто ослепляет людей, не поразило совершенно непричастных к делу лиц!
— Эдмон Бартес знает своих врагов, и чувство справедливости не угаснет в нем даже и под влиянием ненависти!
— И ваш друг не боится ошибиться в этом вопросе справедливости? Справедливость — такое слово, которое очень легко утрачивает свой настоящий смысл и значение, как только в человеке говорит раздражение или обида. Разве не во имя этой самой справедливости пострадал ваш друг, господин Бартес? Нет, я не могу допустить мысли, чтобы господин Прево-Лемер согласился и дал осудить невиновного! Поверьте моему опыту, господин де Ла Жонкьер, снисходительность и способность прощать не унижают никого…
— Не мне спорить с вами об этих вопросах, адмирал, но я надеюсь, что вам удастся повлиять на решения Эдмона Бартеса, и если не изменить их, то хоть видоизменить отчасти!
— Я уверен, что мы в конце концов сойдемся… Я так же, как и ваш друг, горячо желаю, чтобы негодяи были наказаны, но только действительные негодяи!
— Я передам ваши слова дословно моему другу!
— Так, так! — сказал адмирал, глядя на «Лебедя», на котором в этот момент гасили огни.
— Да, а де Сен-Фюрси, что такое делается с ним? — вдруг спросил Ле Хелло своего посетителя.
— Господин де Сен-Фюрси, — ответил Гастон де Ла Жонкьер, улыбаясь, — не научился, несмотря на свои продолжительные и многократные плавания, жить в ладу с морем… Он болен и не выходит из своей каюты.
— Я так и полагал: эти господа дипломаты всегда крайне невыносливы в море!
— Но я во всяком случае уверен, что господин де Сен-Фюрси явится весьма ценным помощником для Эдмона Бартеса, которого он уважает и любит, как родного сына.
— Вы так думаете?
— Я ничуть в этом не сомневаюсь!
— В таком случае, тем лучше. А мои четверо шалопаев, научились ли они вливать побольше воды в свое вино — и побольше дрожжей в свои мозги?
— Они все те же, адмирал, то есть люди с золотым сердцем, преданные, честные, достойные состоять в рядах французского флота, во главе которого стоите вы!
Адмирал Ле Хелло, которому были известны подвиги Порника, Данео, Пюжоля и Ланжале и который искренне любил своих моряков, несмотря на то что они подчас бывали и шумливы, и буйны, не мог удержаться от улыбки при воспоминании о некоторых из проделок этих четырех героев.
— Передайте им, — сказал адмирал, — что я горячо буду ходатайствовать за них, — и мы добьемся полного помилования.
— Они очень рассчитывают на ваше заступничество и уверены, что ни один адвокат в мире не мог бы лучше постоять за них, чем вы!
— Этому немало будет содействовать и «Регент»: ведь этот алмаз в ваших руках, не так ли?
— Да… и через несколько дней им снова будут любоваться в Париже!
— Превосходно!.. Вот алмаз, нашедшийся как нельзя более кстати и которому суждено в значительной мере содействовать нашему делу или, вернее, делу наших друзей!
— Я считаю себя счастливым, что мог быть хоть сколько-нибудь полезен в этом деле!
— Успех всегда приходит к людям со смелым умом и закаленной волей, — этим и объясняется то, что вы вернулись не с пустыми руками.
Гастон де Ла Жонкьер почтительно поклонился и собрался было уже совсем уходить, когда адмирал спросил его:
— Кстати, у вас есть китайцы на судне?
— Да, те, которые сопровождали старика Фо и которые обязаны состоять при Кванге.
— В таком случае и Бартес все еще состоит таинственным главой Поклонников Теней?
— Да.
— Мне казалось, что он хотел освободиться от этой власти?
— Он ждет только, когда ему можно будет стать вновь прежним Эдмоном Бартесом.
— А если это не удастся?
— Он останется Квангом!
Обменявшись дружеским рукопожатием с адмиралом Ле Хелло, Гастон де Ла Жонкьер снова сел в шлюпку и вернулся на свой авизо «Лебедь», где подробно передал свой разговор Эдмону Бартесу, который вполне одобрил все, что говорил его друг.
— Готовятся важные события, — сказал он, — и мне подобает самому руководить ими, чтобы подготовить свою месть и добиться моей полной реабилитации!
«Лебедь» в действительности был «Иен», перекрашенный в черный цвет, с оранжевой каймой, плававший теперь под американским флагом.
Но для того чтобы объяснить его принадлежность и его присутствие в Шербуре, надо вернуться немного назад и упомянуть о некоторых событиях, вызвавших это дальнее плавание.
II
НЕТРУДНО СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ, КАКОЕ впечатление на Ланжале произвела исповедь Гроляра, исповедь почти невероятная, но парижанин был человек решительный.
— Ну, и каковы же твои намерения?
— Я буду продолжать охранять моего сына без его ведома, вплоть до того момента, когда он наконец будет отомщен и восстановлен в своих правах!
— А между тем мы теперь находимся в числе его врагов… или, по крайней мере, содействуем тем, кто травит его, как дикого зверя!
— Не забывай, что если Гроляр не имеет никакой власти, то маркиз де Сен-Фюрси пользуется
