— Что бы это могло значить?
— Не перебивай, слушай конец! — И Люс продолжал читать:
Милостивый государь! Это называется не иначе как «пристать с ножом к горлу». Сегодня ночью, ровно в полночь, я буду в вашем кабинете в префектуре; благоволите удалить ваших людей, дабы никто не мог подозревать о той постыдной сделке, на которую вы заставляете меня пойти. Вы видите, что и я также не боюсь слов в своем ответе к вам; но не вздумайте дурачить меня и оставить ваше оружие при себе: чтобы все было готово, как вы сами сказали, — доведенный до крайности, я не остановлюсь ни перед каким скандалом.
— Понимаешь теперь, — сказал Люс, окончив чтение, — как эти два письма освещают все положение? Поль де Марсэ — молодой человек с чрезвычайно широкими требованиями в расходах, он стоит своему отцу от ста пятидесяти до двухсот тысяч франков в год, но и этого ему мало, и он очутился в тисках своих кредиторов. Легко можешь себе представить тот эффект, который произвел бы иск в суде, возбужденный против заместителя главного прокурора. Поэтому, наверное, у него и явилась мысль сделать небольшой подлог. Жалоба на Поля де Марсэ было подана Фроле, как это часто делают люди, которые не знают, в какое судебное учреждение следует обращаться в подобной ситуации, а этот последний, обрадовавшись случаю, велел передать ему документы, чтобы заставить отца заплатить за него. Извещенный об этом отец, всегда выручавший своего сына из неприятных положений, отдал и на этот раз все, что у него было, и вот начало этой драмы. Фроле, естественно, принял деньги, ибо, очевидно, он возвратил истцу либо вексель, либо деньги, но заявил де Марсэ, что тот получит документы только в обмен на приказ о своем назначении членом Государственного Совета, составленный в надлежащей форме на его имя. Вчера утром, во время доклада, бедный Фроле сказал мне, потирая руки: «На этот раз дело в шляпе, и если у тебя есть протекция, чтобы пустить ее в ход и занять мое место, теперь самое время».
Так вот, надо полагать, что или герцогу де Жерси надоело все это, или его могущество оказалось не настолько велико, чтобы предоставить полицейскому кресло члена Государственного Совета, но, во всяком случае, де Марсэ явился на свидание, не имея в своем кармане бумаги о назначении. Что произошло затем? Я вижу эту сцену, как будто там присутствовал. Старый советник, готовый отдать жизнь за своего беспутного сына, просил, умолял Фроле, но тот оставался непоколебим: он вбил себе в голову, что наденет на себя расшитый фрак члена Совета, и ни за что на свете не согласился бы упустить этот случай. Но вот, устав просить и стоять чуть ли не на коленях перед полицейским, старик принимает уже другой тон: он пришел к Фроле тоже с определенным решением — он начал в свою очередь грозить. Хорошо, пусть подадут в суд на его сына, говорит он, но и у него есть письмо начальника полиции безопасности, по которому последний будет арестован за шантаж, для чего стоит только де Марсэ пойти к де Вержену, своему зятю. Я легко представляю себе, как при этих словах Фроле заметил ему насмешливо: «Ну что ж, идите, мой дорогой, не смею вас больше задерживать!»
И этими словами он подписал себе смертный приговор.
Старик поднялся, мрачный, решительный… и всадил в полицейского кинжал. Он сделался убийцей, отстаивая честь, потом, завладев векселем, стал вором ради своего сына!
— Знаешь, Люс, — сказал Гертлю, с восторгом глядя на него, — ты мог бы быть хорошим адвокатом! Ты произнес всю эту тираду, как заправский адвокат.
— Спасибо за комплимент, старина… Ты видишь, что настоящий убийца Фроле в наших руках; имея эти письма и показания относительно бриллианта, даже самые упрямые присяжные, думаю, не поколебались бы осудить его. Но тут еще одно обстоятельство, которое я не могу понять: это детальное сходство кинжала, которым он действовал, с теми, которыми были в эту ночь убиты и другие жертвы!
— Может быть, случай?
— Нет, при случае не может быть такого полного сходства: тот же клинок, та же ручка, то же выгравированное слово «вендетта» и особенно эта бороздка, в которой я обнаружил присутствие кураре, этого ужасного тропического яда. Если принимать во внимание сходство оружия и обстоятельства, сопровождавшие совершенные преступления, то здесь легко угадать месть со стороны некоторой группы лиц, а уж жертвы заставляют меня немедленно вспомнить о своем брате и Эрнесте Дютэйле. Но чего я не могу понять, это то, что де Марсэ причастен к этой компании, что у него оказывается кинжал, который, несомненно, сделан во Франции. Возможно, когда мы узнаем, как говорится, тайну этого преступления, то увидим в этом обстоятельстве косвенное влияние Шарля и его шурина, но сейчас никакие рассуждения не помогут нам обнаружить истину.
— Несомненно, де Марсэ — убийца Фроле; в случае, если нам понадобится нанести решительный удар, чтобы выручить твоего брата, если тот будет арестован, несмотря на все мои усилия разогнать тучи, собирающиеся над его головой, мы можем воспользоваться этими документами, и, в свою очередь, скажем господину де Марсэ: приготовьтесь…
— Нет, мой верный Гертлю, остановимся лучше на том наблюдении, которое мы собираемся организовать. Ты, в твои-то годы, еще питаешь иллюзии! Что такое, в сущности, агенты полиции? Простое орудие. Нас заставят передать документы в руки следствия, и они исчезнут, а игра будет проиграна.
— Ты думаешь, он осмелится обойти нас подобным образом?
— Давай только предположим, что он побывает у главного прокурора, женатого на второй его дочери, потом снова придет к де Вержену, мужу его старшей дочери… и все будет так, как я только что говорил.
— Почему же он не действовал подобным образом и по отношению к Фроле?
— Ну, наивный ты человек, ведь это вовсе не одно и то же. Прежде дело шло о его сыне, а не о нем самом, что вовсе не одно и то же как для одного, так и для другого его зятя; а затем, ни тот, ни другой из них не осмелился бы припрятать вексель. Кроме Фроле, который кричал бы об этом, как сумасшедший, если бы его арестовали, здесь пришлось бы считаться еще с владельцем этого фальшивого документа, которого нельзя было бы заставить молчать, как первого. Легко потушить дело среди чиновников, но когда в нем замешан буржуа, это уже дело совсем иного рода. Поверь мне, Гертлю! Поэтому будем наблюдать за моим братом и его родственником и охранять их, ибо у них нет никого, кроме нас, кто бы помешал им сложить свои головы на Рокетской площади.
— Постой, Люс, одна мысль!
— Слушаю.
— Что ты по возвращении скажешь своему патрону?
— Господину де Вержену?
— Да! Ведь мы все в том же положении, как и были при выходе из префектуры. То, что мы узнали, невозможно доверить ему!
— Ты прав; то, что мы знаем, существует только для нас, но я поклялся господину де Вержену, что он не уйдет со службы в префектуре, и должен сдержать свое слово.
— Есть ли еще какие причины, угрожающие его служебному положению?
— Нет, но и этого более чем достаточно! Ты знаешь нашу прессу и знаешь, как легко воспламеняется общественное мнение, патрон не ошибся на этот счет! Ты увидишь, какой эффект произведет сообщение о трех убийствах, совершенных в эту ночь, из которых одно даже в здании префектуры, и об исчезновении одного из судей, когда полиция должна будет признаться, что не смогла задержать ни одного из преступников. Прибавь еще к этому разглагольствования репортеров и нападки со стороны газет на Парижскую безопасность:[12]«Уже давно мы стараемся с той воздержанностью, в которой нам нельзя отказать, обратить внимание правительства на то скверное положение, которое сложилось в различных службах полицейской префектуры; события последних дней еще раз показывают, что мы были правы…» — и так далее, ты знаешь продолжение. Это будет один общий крик всего Парижа, и ты хочешь, чтобы полицейский префект устоял? Если к восьми часам утра нельзя
