отказывавшее ему, поскольку у него больше не было власти над ним. Подумать только! Ему отказали даже в праве на месть. Столь ловко составленный план, чтобы внушить ей ужас, оставить единственный путь к спасению — а этим путем был он сам, — едва не стоил жизни Аньес. Силы, природу которых Эд де Ларне так и не смог понять, толкали ее к пыткам и смерти. Но если бы она умерла, у Эда не осталось бы больше смысла выживать. Именно выживать, поскольку ему уже давно не хотелось жить.
Внезапно вспыхнувшая ярость прогнала плаксивое настроение, в котором он пребывал. Он с силой пнул ногой столик, и тот отлетел в другой конец комнаты. Хрупкая мебель не выдержала удара и с треском разлетелась на куски. Неужели Господь с самого начала ополчился против него? Выйдя замуж за графа, Аньес стала его сюзереном. Теперь он не мог до нее добраться. Она подарила Артюсу д’Отону сына. Что касается рудника От-Гравьер, за которым следили его люди, он был богат железом.
Почему? Порой у него возникала смутная тревога. Эду казалось, что Господь нарочно хранил Аньес и хотел наказать его только за то, что он появился на свет. Господь словно предупреждал Эда, что все дальнейшее превратится в еще худший кошмар.
Его пьяный двойник в высоком граненом зеркале выдержал его взгляд. И в этом взгляде он почувствовал страх.
Кулак сам собой взлетел в воздух и опустился на зеркало. По всей его длине прошла широкая трещина. Но Эд ее не видел. Улыбаясь, он внимательно смотрел на кровь, медленно текшую из ран на его ладони.
Когда вошел сеньор инквизитор Жак дю Пилэ, Аньян стремительно встал. Он потупил взор, уставившись в дневник следствия, настолько его смущал взгляд этих светло-голубых глаз. У Аньяна возникло ощущение, что этот взгляд проникает в глубины разума и читает самые сокровенные мысли.
— Вы закончили редактировать записи, Аньян?
— Да. Э-э... Что касается дополнительного расследования относительно обручального кольца монсеньора д’Отона... Гонец привез семь свидетельств. Все они совпадают и подтверждают, что граф действительно не носил его с момента смерти первой супруги. Одно из свидетельств принадлежит епископу Отона. Нужно ли снова позвать мэтра Рише и наших братьев Робера Анселена и Фулька де Шанда для проведения второго дознания?
Жак дю Пилэ посмотрел на Аньяна со странной улыбкой на губах и медоточивым голосом произнес:
— Пока еще не время.
— Мы ждем новых свидетельств? — продолжал Аньян, подумав, что проявляет слишком опасную смелость.
— Не обязательно. Скажем так... Я советуюсь со своей душой, чтобы вынести как можно более безукоризненное суждение.
— А...
Жак дю Пилэ направился к двери. Но прежде чем выйти, он остановился и спокойно проговорил:
— Вы служите прекрасным доказательством милосердия и искренности нашей инквизиции. Какое участие вы принимаете в судьбе монсеньора д’Отона!
Спина Аньяна покрылась ледяным потом. Он потерял осторожность. Если у сеньора инквизитора закралось хоть малейшее подозрение о сговоре между ним и Артюсом д’Отоном... Аньян предпочитал даже не думать, что его ожидает в таком случае.
Однако не это заботило Жака дю Пилэ, когда он закрывал дверь маленького кабинета секретаря. Сколько еще должен продолжаться этот маскарад, чтобы Рим получил удовлетворение и успокоился?
А сейчас Жаку дю Пилэ предстояло спуститься в подвалы Дома инквизиции, как он это уже не раз делал. Подлая игра заключалась в том, чтобы убедить монсеньора д’Отона, будто его судьи ждут, пока в их распоряжении окажутся все документы, необходимые для следствия.
Жака дю Пилэ охватило чувство смутного стыда. Несмотря на усердие, с которым он преследовал еретиков, нечестивцев, колдунов и ведьм, несмотря на свою неподкупную строгость, сеньор инквизитор прибегал к высшей мере наказания лишь в исключительных случаях110. Его миссия заключалась в том, чтобы возвращать заблудшие души в лоно Господа, изобличать обвиняемых в их прегрешениях, просвещать их о совершенных ошибках. Бесчисленное множество раз он приговаривал к покаянию, к паломничеству босиком, публичному бичеванию, но смерть всегда казалась ему божественным провидением и тем, что неподвластно человеку.
Ватиканский дворец, Рим, сентябрь 1306 года
Гонорий Бенедетти вытер пот, выступивший на лбу. Затем с отвращением посмотрел на влажные пальцы.
Бартоломео терпеливо ждал вердикта прелата. Он только что признался, что не сумел собрать необходимые сведения. Неужели камерленго усмотрит в этом поражение? Как ни странно, молодой доминиканец, уверенный в грозной власти архиепископа, не испытывал в его присутствии никакого страха. После нескольких месяцев общения с Бенедетти он пришел к убеждению, что в своих поступках, даже самых жестоких, камерленго не руководствовался чувством злости.
Наконец Гонорий Бенедетти сказал с досадой в голосе:
— Да, незадача. Сотни шпионов ищут этого юного слугу, Клемана, ускользающего от нас, как песок сквозь пальцы. Нет, хуже. Мы не нашли даже его следа. И Сульпиций де Брабеф, этот нищий монах, тоже испарился. Черт бы побрал злой рок, преследующий нас! Мы непременно должны заполучить трактат Валломброзо или хотя бы его черновик.
— Иными словами, ваше святейшество, после исчезновения из Валломброзо брат Сульпиций не нашел пристанища в другом монастыре, даже под фальшивым именем. К тому же он не обращался за помощью к своим родным, по крайней мере к тем, с которыми общались наши шпионы. К великому отчаянию матери Брабефа, родные о нем ничего не слышали.
— Значит, он живет в светском обществе, — сделал вывод камерленго. — А это все равно, что искать иголку в стоге сена.
— Не обязательно, осмелюсь возразить вам. Как и вы, я полагаю, что Брабеф живет среди мирян. А поскольку у него за
душой абсолютно ничего нет, он не смог бы выжить, если бы не занялся каким-либо ремеслом. Я вспомнил об одной подробности, которую сообщил мне в разговоре настоятель монастыря Валломброзо. Отец Элигий поведал, что Сульпиций де Брабеф был не только талантливым математиком, но и искусным музыкантом. Значит, лютня111 и симфония112 не таили от него своих секретов, и он прекрасно играл на них.
— Неужели он стал менестрелем? Эти люди бродят по дорогам, из замка в мануарий. Никогда не знаешь, где они находятся.
— Возможно. Однако я в этом сомневаюсь, ваше святейшество. Судя по описанию Брабефа, он не отличается отвагой или предприимчивостью, то есть качествами, необходимыми для трувера. Мне его характеризовали как робкого, весьма скромного молодого человека. Я полагаю, что он стал лютнистом в большом городе. Подумайте сами. Где, как не в большом городе, можно остаться незамеченным?
Гонорий Бенедетти приподнялся, опершись локтями о массивный стол. Несколько мгновений он напряженно вглядывался в лицо молодого доминиканца.
— Бартоломео, я не ошибся, поверив в ваши способности. Инстинкт мне подсказывает, что вы совершенно правы. Нельзя терять ни секунды. Пусть наши шпионы как можно быстрее обойдут всех мастеров, изготавливающих или чинящих музыкальные инструменты в больших городах. Начните с тех, в которых находятся Дома инквизиции. Они нам помогут, и ваша задача упростится. Я напишу вам рекомендательное письмо. У вас есть описание Брабефа. Не думаю, что за эти годы он сильно изменился. Если вы правы, наши ищейки быстро найдут его.
