И он пожертвовал ею.
И жалел об этом всю жизнь.
Инночке
Инна Чурикова, Инночка!
Ты прекрасна.
Ты первая.
Коротко о твоей красоте.
Красота спасёт мир. Красота.
Вот она, такая, как твоя, и спасёт.
Несоразмерная.
Не миловидная.
Неослепительная красота, которую любим и которая любит нас.
Красота, вызывающая не восхищение, а любовь. Красота, вызывающая желание – не отойти подальше от греха подальше.
А подойти поближе, к ней поближе.
К этой красоте и молодости.
А если ещё при этом абсолютный талант, временами переходящий в гений.
Который сияет даже в некотором дерьме какого-то фильма.
Ну не обязана женщина предвидеть весьма коллективный результат.
Инна и смешна, и трагична, и умна, и неумна.
И в этом больше, чем во всём остальном.
В этом и то, что исходит от неё самой.
Всё, что светится, скажу красиво, через вуаль авторских слов и через стулья режиссёрских находок.
Она находится одна.
Ей приходится из женщин из всех актрис одной играть и выворачивать душу себе и нам, и не бояться плохо выглядеть, потому что для остальных, с трудом играющих рядом с ней, – это катастрофа.
Чуть хуже выглядеть – это нечем брать. А брать хочется.
А ты берёшь нас сразу и за всё.
И за живое.
И за придуманное.
И как бы актёр ни перевоплощался, мы всегда видим, какой это человек.
Вот видно, кто он.
Куда он помчится после спектакля.
Ну так видно, что хочется дочери запретить и т. д.
И ты видна, Инночка!
И от этого на душе светлее.
Мне много чего дарили, но лучшее – это Инна Чурикова, умеющая слушать.
И в завершение заключения.
Ты будешь вечной.
Тебе терять нечего.
Ты и в молодости была немолодой.
В тебе и тогда не было сокрушительного очарования глупости и кровопролитной кошачьей грации.
Поэтому ты ничего не потеряла.
А приобрела всё!
И оно теперь твоё.
Разноцветная любовь
Мы ведь как летали по Америке.
Мы покупали за 400 долларов «стэндбай», это значит – на свободные места и в течение месяца летай куда хочешь на свободных местах. В общем, всегда у туалета.
Летим из Нью-Йорка. Я на предпоследнем. На самом заднем расположились двое: один – мой товарищ с американской стороны, другой – мой друг с российской стороны и, дико ругаясь, подводят баланс.
– Такси. Два доллара.
– Я платил.
– Нет, я платил.
– Гостиница, триста долларов, я платил?
– Я платил.
– Это ты платил?
– Обед в день прилёта, шестнадцать долларов. Кто платил?
– Никто не платил.
– Как никто? Нас бы арестовали.
Я у прохода.
У окна молодая негритянка от восемнадцати до двадцати пяти, на голове сорок тысяч косичек. Непрерывно двигается, толкается, касается и тут же подозрительно смотрит.
Что-то у неё происходит под одеялом, в результате она то в шортах, то в джинсах, то в юбке, то в халате. Поселилась в этом кресле, а я сосед.
И всё время касается и тут же подозрительно смотрит.
У меня ощущение, что я к ней пристаю.
Хотя сидеть уже, чем я, невозможно.
Обычно я по-английски произношу одну фразу. Я эту фразу могу говорить на четырёх языках без акцента: «Я вас не понимаю». После этого все начинают со мной быстро говорить.
Лететь шесть часов. Она уже полчаса говорит. И я уже понял, спрашивает, откуда, куда и кто я такой. К этому времени она была в шортах и лёгкой кофточке на своё голое, своё юное, своё цветное тело. Лететь всю ночь. Рядом ароматное нежное создание спрашивает, кто ты такой. А ты, как древняя обезьяна, молчишь и только виляешь, виляешь и смотришь, смотришь. Ввиду отсутствия хвоста виляешь всем телом.
Учите английский, мужики, это ещё сто тысяч женщин!
И тут мне приходит в голову последняя мысль. Я достаю из портфеля буклет, то есть расписание концертов. Там по-английски моя биография. И сказано, что 16 мая мой авторский вечер в Карнеги-холле… И если, думаю я, после этого мы оба не уйдём под её одеяло, я последний советский кретин… Что и оказалось.
Она спросила:
– Это кто?
– Я, я… Вот же мой портрет.
– Карнеги-холл?!
– Да, да…
– Ваш концерт?
– Да, да… Вот же мой портрет.
– И вы сидите в хвосте и вся очередь в туалет опирается на вашу лысую голову?
– Да, – сказал я. – Вот же мой портрет.
Больше она ничего не говорила, не переодевалась, не касалась, отвернулась и уснула.
«Чиновница в мэрии спрашивает у посетителя…»
Чиновница в мэрии спрашивает у посетителя:
– Я что, вам факс не послала?
– Я не получал.
– Это не ответ, я вам посылала или нет?
– Нет.
– Не может быть… Проверьте, – говорила она получателю, – идите домой и проверьте.
Так они и жили.
