– Я пересчитаю!
Он говорит:
– Пересчитывай. Я подожду.
А тут второй звонок.
А я считаю, не даю ему уйти.
Народ орёт, топчет эти рубли.
Я уже по весу, по толщине пачки меряю.
– Подонок, – слёзы глотаю и пересчитываю и – в мешок из шубы.
А там посол Франции, что ли, с женой.
Подняли меня и на улицу выбросили…
И тут этот подонок.
Ну, как пиявка прицепился.
– А за пятнадцать тысяч будешь третий раз?
– На улице, что ли?
– Нет! Прямо на сцене. Тут рядом Малый театр.
Ну, как говорила. Где два раза, там и третий.
На сцене оказалось лучше всего. Тепло. Пьеса про любовь. Так что повезло.
Не скажу точно, но вроде они нас видели.
Потому что такие аплодисменты в конце!..
Я аж растрогалась и прямо эту гадину поцеловала…
А он, сука, опять за своё.
Никогда не догадаетесь.
Рассчитался белорусскими рублями-зайцами.
Это килограмм сто этих рублей.
А у меня правило – пересчитывать на рабочем месте.
Короче, занавес давали раз пять.
Народ одурел:
– Браво! Бис!..
Я считаю и говорю ему:
– Ну чего? Публика просит!
Он говорит в зал:
– Всё. Теперь поняли? Вот вам современная драматургия. Приходите завтра. Мы это всё вам сначала сыграем.
На «вы» сразу перешёл, паскуда.
Попрощалась я.
А выйти не могу.
Руководство театра – заслон. В штат, аншлаг и тележку.
Толпа ревёт.
Я эти белорусские завернула.
Без туфель.
На такси…
Думала – на утро одни салфетки…
Меня же предупреждали…
Нет!
Всё правильно.
Пять, десять и сто килограмм.
Я так и думаю: если мужик хороший, то сволочь.
Если без денег, то кому ты нужен?
А я теперь в штате.
Играю раз в неделю.
Но допоздна!
Подруга – костюмером.
Мэр квартиру обещал.
И эта сволочь домой повадилась.
Влюбилась, нечистая сила.
Рассчитывается духами – бочку прикатил «Живанши».
Ведро крема…
Ну и подтяжку мне сделал бесплатно.
Гурченко Л.М.
Людмила Марковна Гурченко!
Она как вошла в наши души в 50-х, так всё ворочается, ворочается.
Всё больше места занимает.
А какой юмор, Господи, если бы она могла смеяться!
Но она боится морщин: «Жванецкий! Ху-ху-ху. Уйдите! Ху-ху-ху. Мне вас нельзя!.. Ху-ху-ху».
Только по её жутким гримасам я понимаю, что это смешно.
У нас ведь актёр – это больше, чем артист.
Он у нас то – что он сыграл.
Артист, который играл Гитлера, никогда не мог стать лауреатом Сталинской премии.
Потому что – Гитлер, и всё!
Бабочкин – Чапаев, Ульянов – Жуков, Каневский – Томин, Карцев – «раки по пять».
А Люся Гурченко брошена каждым в каждом фильме, всегда не замужем.
А у нас как?
Конечный результат всей женской деятельности – постель.
А она такая забацанная женщина, такая народная, такая любимая, такая понятная.
Всех уговаривает на себе жениться.
Это при её-то фигуре!
А поёт, а танцует – лишь бы взяли.
Все мужики встречают её в каждой картине – одинокую, с деньгами, с квартирой.
«Ну давай же, Люда, – шепчет народ. – Ну давай уже!..»
Такая баба ядрёная!
Её пожиже развести – на десять мужиков хватит.
А в следующей картине – опять одна.
И в последнем, самом последнем сериале НТВ с этим талантливым подоконником Нагиевым – опять одна.
Значит, всё правильно, говорит народ, всё правильно, значит, классная тётка, умница.
Зачем ей эта бодяга: портки стирать, заначки разыскивать.
А главное, братцы, она ж больше любого мужика имеет – на хрена ей этот дилижанс.
Наш мужик никогда не жил хорошо, и нечего начинать.
Что он ей принесёт, если у себя украдёт по дороге.
Одно яйцо снесёт, одно – заначит.
И даже если он не алкоголик, а всё равно зарядку небольшую, зарядку с утра себе даёт для румянца на носу, лёгкого такого румянца.
Зачем ей этот перегар в постели?
Да она ж за одну вот эту арию «Пять минут», ну сколько она поёт эти «Пять минут»? Ну, три минуты от силы – так она за три минуты этих «Пяти минут» оденет любого мужика вот этого, с двух вокзалов, в безрукавке и галстуке.
Ты ж видел, что она ему в тюрьму везла!
А если она вечер даст во дворце, ему за сто ночей не рассчитаться!
Не, ребята, она одна правильно.
