– Навела? – спросила Рита.
– Ага, навела, навела… – дед покачал головой. – Я этого Сидэнко в пятьдесят третьем встретил и вилами проткнул. Хотели посадить, а вместо этого почетную грамоту дали. – Старик сунул руку в карман, достал и протянул Рите бумажный сверток. – Хрущёв вручал. Пятьдесят долларов, думаю, грамота стоит. Так что все по-честному.
Рита взяла сверток и хотела раскрыть, но старик, сильно закашлявшись, похлопал ее по коленке, постучал по сумочке и, кряхтя, поднялся.
«Хочет, чтобы я положила в сумку», – догадалась девушка.
– Эй, ты! – окликнули старика, но тот и не оглянулся. – Герой войны, к тебе обращаюсь! – позвали снова.
Рита подняла взгляд. В нескольких метрах от нее стоял высокий человек в полицейской форме.
Дед медленно повернулся на голос.
– Ась? Эт ты мне, внучок?
Человек в форме посмотрел на девушку.
– Чего он хотел от вас?
– Да так, ничего, – ответила Рита. – Он к однополчанину летит.
– Проверьте, не украл ли чего?
Рита заглянула в сумочку, развела руками.
– Ничего не украл, все на месте.
Зоркий страж порядка снова взглянул на старика.
– Документы есть?
– Какие документы, внучок?! Сожгли немцы мои документы в сорок втором под Киевом.
– Давай на выход, – строго сказал человек в форме.
– А что я сделал, внучок? Мало эсэсовцев убил, мало грудь под пулеметы подставлял, а? Чем я хуже других? А-а-а… Старым стал, ненужным стал.
– Иди к церкви, там попрошайничай. Здесь нельзя. Давай-давай, дед, по-тихому, без скандала, тебе же лучше будет.
Старик сделал несколько шагов и остановился.
– Помоги, внучок, трудно мне идти. Осколок на печень давит. Дай хоть на плечо обопрусь. Парень ты крепкий, сдюжишь.
Сержант подошел, дед повис у него на плече. Полицейский отвернулся, брезгливо выдохнул.
– Фуф… Ну и вонючий ты, дед. Может, сам пойдешь?
– Не побрезгуй, внучок, помоги.
Они медленно двинулись к выходу. Дед терял силы на глазах. Вот он уже обхватил крепкую шею полицейского двумя руками.
– Я в сорок пятом в Будапеште вот так же политрука из-под артобстрела вынес, – погрузился в воспоминания старик. – А меня через Вислу пацаны шестнадцатилетние перенесли. А тут автоматчики. Всех и положили. Вот то ребята были! Герои, прям как ты! А я тебя видел возле ларьков, вот только что… Это вы хорошо придумали. Они с жары пиво хлещут, а туалет на ремонте. Они за ларьки, а тут выхлоп! Тяжелая у тебя работа, внучок. Как же мы без вас? Дай-ка я тебя поцелую! От всего народа нашего за службу твою. – Старик потянулся губами к стражу порядка. Тот отстранился.
–
– Прекращай, дед. Пошли, пошли. Ну и воняет от тебя…
– Это в сорок первом, когда двое суток под Смоленском в свинарнике прятались. Вот с тех пор…
– Ты быстрее можешь?
– Скажи, внучок, много заработал?
– Много там заработаешь, бомжи одни, такие вот, как ты.
– А мы за краюху хлеба да за Родину на танки шли. Легкая была работа. Не то, что у тебя, внучок. Это ж сколько силы надо, бомжиков за пиписьки тягать! Учился долго, наверное?
– Ехидный ты старичок, – вытирая пот со лба, заметил доблестный страж. – Ты мне другую работу дашь, что ли?
– А лучше никакой, чем такую. Мы по совести умирали, а вы по совести жить не хотите.
– Может, не за тех умирать надо было, а, дед? Может, не с теми воевал?
– Поговори мне. Я-то с теми, с кем надо, а вот ты подумай, с кем и против кого.
Рита все это время, как бы прогуливаясь, шла по параллельному ряду. Ее внимание привлек крепкий мужчина у окна. Он как-то слишком резко отвернул от нее лицо и приложил палец к уху. Девушка прислушалась:
«Видел… – прошептал незнакомец – … Мент мешается… Обязательно проверим…»
Рита остановилась, заметила еще нескольких типов похожей комплекции, то и дело прикладывающих ладони к ушам. Двое подозрительных следили за стариком и сержантом у самого выхода.
Проходя мимо туалета, старик остановился, схватился за живот.
– Ой, больно!
– Что у тебя опять? – недовольно спросил полицейский. – Осколок бомбы в заднице шевелится?
– Рези. Не дойду. – Корчась от боли, дед показал на дверь. – Туда надо.
– Что еще придумал! Терпи.
– Думаешь, я под Сталинградом мало натерпелся?
Полицейский недовольно скривил лицо.
– У тебя две минуты.
– Ты это… не пускай никого, внучок. Ну не могу я при посторонних…
– Две минуты, – повторил сержант.
Старик благодарно кивнул и направился к двери, бурча себе под нос: – Две минуты… У нас в сорок третьем под Курском… сейчас я тебе расскажу…
Дверь за старым воякой закрылась. Сержант остался терпеливо ждать снаружи. К туалету подошел крепыш, стоявший у окна, и взялся за ручку.
– Куда? – остановил его полицейский.
– Сюда, – показал на дверь мужчина.
– Подождите, сейчас генералиссимус выползет, – добродушно усмехнулся сержант. – Задумался, видно, никак не вспомнит, что там у них под Курском в сорок третьем стряслось.
– Я тороплюсь.
– Все торопятся.
– Но мне надо.
– Всем надо.
– Но мне очень надо!
Блюститель закона дернул за ручку, дверь не поддалась.
– Закрылся, панфиловец, – сказал он и постучал. – Дед, выползай!
Никто не ответил, и он постучал еще раз.
– Дедуля! Ставка на совещание зовет!
Крепыш, просившийся в туалет, заметно занервничал. С нетерпением наблюдая за неэффективными действиями полицейского, он не выдержал, оттолкнул сержанта и, выбив дверь ногой, влетел внутрь.
– Ты что сделал? – заорал полицейский и, закипая от гнева, кинулся следом.
И тут Рита увидела, как со стульев вскочили и с разных концов зала стремглав помчались к туалету еще несколько мужчин. Из уборной им навстречу выскочил тот, что выбил дверь, и кинулся к выходу:
– В форточку! В форточку вылез! – истерично кричал он маячившим вдалеке темным силуэтам. – По крыше уходит! Все на улицу! Быстро! Быстро!
Все вдруг загомонило, забегало.
Девушка вспомнила, как однажды открыла дверь в погреб, а там точно так же перепугано и бестолково по полу метались мыши.
На улице раздалось несколько выстрелов, люди сорвались с кресел, подскочили к окнам. Рите стало