ней. Я так замерз за проведенный на улице месяц зимы, что хоть и скрипя сердце, но все же на это согласился. Хотя в будуаре и было тепло, но не совсем, а чистой одежды у меня совсем не было, и любезная хозяйка предложила мне надеть свой пеньюар. Я носил ее пеньюар, который в общем оказался мне вполне впору, расхаживал целыми днями по будуару и курил чубук ее мужа, оставленный им ей до отъезда за границу.
Я все время думал о моей возлюбленной. Когда муж приехал — меня попросили на улицу. К счастью, было уже тепло. Я гулял по улицам и грелся на теплом парижском солнышке. Тут я заметил, что в Париже, оказывается, очень много собак. Раньше я этого как?то не замечал. Собаки не только в каждом доме, они еще и на столбах, на фонарях и на деревьях. Их немало также и в витринах магазинов, особенно парфюмерных. Но это я так, к слову.
Как?то раз я решил навестить женскую баню. Пришедши туда, я к своему разочарованию понял, что ее переименовали в мужскую. Но к счастью, внутри оказались все те же женщины. Оказывается, баня была действительно теперь мужская, но женщинам пока что негде было мыться, и они все равно продолжали мыться в этой бане. Мужчины ходили и возмущались. Они стояли у входа в баню, пили пиво и жевали табак и, плюя в сторону входа в баню, скверно ругались. Но войти все таки не решались. Когда дверь отворилась, и на снег выскочила хрупкая девушка, я быстро проскользнул внутрь. Моющиеся приняли меня не особенно дружелюбно. Они фыркали носом, и поворачивались ко мне спиной. Мне же, напротив, нужно было подойти к ним с живота, чтобы осмотреть ногу в окрестности колена на предмет родинки. Так я ничего в этой бане и не нашел.
Шло время. Денег у меня совсем не было. Я познакомился со сторожем на одном кладбище, чтобы добыть хоть какие?то деньги. Он позволил мне охранять могилы от подростков. С этими негодяями у меня было несколько стычек, пока мы не договорились. Они построили мне маленький домик на земельной площадке двух могил, в котором я мог теперь ночевать и хранить мои любовные рукописи, которых становилось все больше. Все они были проадресованны к моей утерянной возлюбленной, лицо и тело которой я помнил теперь настолько отчетливо, что временами путал с ними окружающие предметы — то стол, то шкаф. Всю эту мебель сколотили для меня подростки из украденных из недавних могил гробов. В обмен на это я их не трогал и позволял им красить фиолетовой краской могилы, устраивать на них свои в сущности безобидные и даже иногда смешные оргии (которые нередко я сам наблюдал), выращивать на кладбище какие?то свои наркотические травки, которые дети очень любили. В особенно большие урожаи они угощали меня своими земледельческими плодами, но я их как наркотики не употреблял, а просто украшал их тонкими стеблями свое маленькое жилище.
Недавно же я умер, так и не найдя ни телесного, ни другого подтверждения своей возлюбленной, и теперь лежу в могилке, обустроенной для меня моими, можно сказать, друзьями — детьми. Рукописки же мои лежат тут совсем рядом, возле меня, в маленьком домике, выстроенном на площади двух могил. Теперь кто хочет — берите, я любезно соглашаюсь взять эти рукописи и опубликовать их. Лежат они в моем домике тут рядом, между письменным столом и двуногой кухонькой, возде самой стены у пола, в норке мышки. Моя не нашедшаяся возлюбленная, очевидно их прочитает, поэтому и сообщаю для нее свой точный адрес: кладбище Сен–Жермен, ул. Монпаранси, проход номер 2, третья могилка слева, если смотреть направо на восток, в сторону церкви святого Блуаха.
