которые она приобрела во время падения об асфальт. Приподнявшись с ее полного тела, Федор попытался разглядеть, кто же оказался его спасителем. Позади, стояли два щуплых паренька и девчушка лет тринадцати. Немного в стороне – старичок, который каким-то невероятным образом умудрился уронить очки да еще разбить их. Теперь крыл всех, на чем свет стоит.
Еще Федор заметил уходящего по тротуару человека. Глядя на его фигуру, можно было догадаться, что спаситель, именно он. Высокий, широкоплечий. Почему-то пожелавший остаться инкогнито. Вот это – благодетель. Совершил благой поступок, и ушел, не дожидаясь благодарности. Не часто можно встретить такого благодетеля.
– Это он вас потянул, – сказала девчушка, видя, замешательство Туманова. – Он, наверное, испугался, когда женщина упала. Думал, ругаться на него будет. Повернулся и быстро пошел.
– А за рулем машины кто сидел? Не видели? – спросил Федор. Ему самому показалось, что за рулем бешенного «Жигуленка» сидела женщина. Еще показалось, будто ее лицо он уже где-то видел. Но тут же он попридержал эмоции. В такой момент, что хочешь, может показаться. Хорошо, что ангелов тут не оказалось, и не вознесли они его грешную душу на небеса. А так, вроде, ничего, живой. Только ушибся.
– Баба была за рулем, – ответил один из пареньков. А другой добавил:
– Со шрамом вот здесь, – показал он на свою левую щеку.
Женщина кое-как встала. Она настолько была напугана, что даже потеряла всякую ориентацию и на вопрос Туманова, куда ей надо идти, не ответила. Федор подвел ее к скамейке и усадив на нее, вручил последние сто рублей, которые завалялись в кармане. Надо же было как-то компенсировать ей потерю апельсинов, а заодно и успокоить. От денег женщина не отказалась, но она, кажется, не понимала все, что ей говорил Туманов. Держала деньги в руке и обливалась слезами.
Один из пареньков принес ей ее сетку. В ней остался один апельсин, который зареванная женщины с досады или от стресса, швырнула в проезжавший мимо автобус. Из его окон на нее уставилось сотни глаз.
– Николаич, к тебе хоть телохранителя приставляй, – пошутил молодой лейтенант, когда Федор рассказал о только что происшедшем с ним. Кажется, у Ваняшина было хорошее настроение. И Федор грешным делом позлорадствовал, соображая каким бы образом испортить его лейтенанту. Нашел над чем шутить. Майору хоть плач, а этому салаге – шуточки. Самому Туманову было сейчас, ой как не до шуток и он вполне серьезно заметил:
– Тебе, лейтенант, хорошо шутить. Это ведь не тебя пытались взорвать в машине. И сейчас задавить хотели не тебя. – Только вернувшись в управление и поговорив по телефону с Дашей, он почувствовал насколько все серьезно. И в один короткий миг он мог все потерять. Убийца никогда не задумывается, хорошо живется жертве или плохо. Он делает то, что должен делать. И вряд ли для него есть различие между сотрудником милиции и простым гражданином. Он убивает, потому что должен убить. Потому, что ему заплатили за это.
– Николаич, а может это все делает один и тот же человек? – высказал свои подозрения Ваняшин. Но Туманов на этот счет засомневался.
– Тогда, получается эта баба, большой специалист по подрывному делу. Эксперты из ФСБ сказали, что ко взрыву приложил руку профессионал. Но что эти два случая связаны между собой, в этом я не сомневаюсь. Хотя бы потому, что в обоих случаях меня явно хотели убить. А это значит…
– Что мы на правильном пути, товарищ майор, – сказал за Туманова лейтенант Ваняшин и добавил: – И чем ближе, тем будет горячей.
– Лично я бы предпочел, чтобы было не так горячо, – в голосе Туманова слышалась обида. Но не за то, что кто-то упорно жаждет отправить его хотя бы на больничную койку, если уж не на тот свет. А за то, что у него совсем не хватает времени заняться расследованием этих двух покушений. Да и как тут займешься, когда заведенное прокуратурой дело по взрыву его машины передали в ФСБ. А попытку наезда на него, куда передадут? В ДПС? Если от него поступит рапорт. Об этом Федор решил больше никому не распространяться и рапорта не писать. Может это случайность? Хотя сам Федор в подобные случайности не верил. Того же мнения придерживался и его лейтенант.
– Николаич, по-моему, это не случайность, а закономерность, – сказал Ваняшин, когда они приехали на квартиру к Греку. Из больницы капитана выписали, но к работе ему приступать еще было рано. Федор пересказал ему все, что произошло с ним на улице. Грек слушал молча. Вспомнил о запрете врачей по поводу курения и все равно достал пачку «Явы» и закурил. Потом спросил задумчиво:
– Говоришь, за рулем сидела баба?
– Ну, во всяком случаи, мне так показалось. За мной два паренька топали, так я потом у них спросил. Они тоже говорят, женщина. Коротко остриженная и со шрамом на левой щеке.
– Женщина? Коротко остриженная? – повторил Грек, посмотрел, как Ваняшин сидит и потягивает из бутылки пивко, облизнулся. – Лешка, отвернись, не соблазняй. Ты же знаешь мой мягкий характер. Не устою. А мне ведь ни капельки нельзя, – взмолился Грек и сам отвернулся от лейтенанта, чтобы не поддаться искушению.
– Тебе, вроде, и курить нельзя, – напомнил Туманов о сигарете, которую Грек выкурил в несколько затяжек и не прочь бы взять еще одну.
– Ничего. Одну можно. Не вредно. А как еще посидеть с друзьями, если даже покурить нельзя, – улыбнулся Грек и достал газету, где на первой странице была напечатана большая статья под заголовком «Что же там было на самом деле?» – Про твоего генерала пишут. Тю-тю генералу. Сгорел к чертовой матери. А с ним еще три трупа.
– Я по телевизору смотрел. В криминальных новостях, – поспешил сказать лейтенант. Грек посмотрел на него сердито.
– А тебя никто не спрашивает. Пей свое пиво, змей искуситель.
Ваняшин хохотнул. А Туманов сказал, кивнув на газету:
– Я уже читал. У меня знакомый в областном управлении работает. Так я ему звонил по поводу этого, – скосил Федор глаза на газету, которую Грек все еще держал в руке, словно упрашивая взять и прочитать. На сенсацию не надеялся. Это он тут отлеживается дома. А они там работают. И все новости до них доходят вперед.
– Ну и чего там? – спросил Грек, отложив газету.
– Он говорит, был пожар в доме. Но что интересно, во всех трупах, найдены пули.
– Значит, убийство. Я так и думал. Кто-то убрал генерала Павлова, – сказал Грек, посмотрел на Федора. – А теперь кто-то пытается убрать и тебя…
– Получается так, – развел руками майор. Тема неприятная для беседы друзей. Но от нее никуда не деться. И тут есть, над чем подумать.
Помолчали. Грек выкурил вторую сигарету, а потом сказал:
– Вы меня извините, ребята. Мне так неловко. Вроде, подставил я вас этой кудрявой лярве… – в конце концов, не выдержал Грек.
– Да ладно тебе, Сан Саныч, – попробовал его успокоить Федор. Но Грек стоял на своем. Лучше уж сейчас об этом сказать. Сразу.
– Нет, Федор Николаич, лучше ничего мне не говори. Подловато вышло. Какой я после этого опер, если доверился бабе. Понимаешь, – заговорил он в оправдание, – никогда женского тепла не чувствовал. А тут вижу, интересуется мною женщина. Стало быть, я ей не безразличен. Спросит, что да как у меня на работе. Про тебя, Николаич, спросит. Ну и наболтал я ей кое-чего лишнего. Прости, – Грек замолчал, но не надолго, стыдливо пряча от Туманова глаза, сказал: – В общем, я подаю рапорт об увольнении. Таким, как я не место в операх.
Федор с Ваняшиным переглянулись. Оба молчали. Но молчание майора Туманова, было не долгим. Он посмотрел в глаза Греку.
– Вот, значит, чего надумал. Сейчас решил, или еще когда в больнице жопой койку приминал? – не скрывая разочарования по поводу решения Грека, спросил Федор.
– В больнице еще, – вздохнул Грек. Хотел взять еще сигарету, но Туманов отодвинул от него пачку. Укоризнено покачал головой.
– Ты чего, Сан Саныч? – удивился Ваняшин. – Выбываешь из наших доблестных рядов? Эх, капитан, капитан. Слабак ты.
