все остальное время.
Есть ли выход?
Есть ли выход из того тупика, в котором я завязла?
На полузакрытых веках пульсировала жилка. Я не знала раньше, что там вообще есть какая-то жилка. Но она пульсировала, почему-то особенно больно ударяя по зрачку. Как будто в мой глаз кто-то стучался. Неимоверные усилия я приложила, чтобы заставить свои ресницы подняться. Комната кружилась перед моими глазами и, судя по всему, расплывчатое пятно вовсе не собиралось приобретать какую-то четкость.
Но даже плавающая в моем видении комната поразила меня своей пустотой.
Неужели судьба настолько жестока, что хочет вернуть меня в реальность? Вернуть меня к этой самой комнате? Заставить ходить по полу, садиться в кресло, ложиться в кровать?
Но это – невозможно.
Все, на что я способна – это валяться на полу, корчась от терзающей агонии, и время от времени подвергаться судорогам.
Я ни за что не вернусь к жизни. Ни за что не вернусь!!
«Ты вернешься, и каждый шаг, что ступишь здесь, будет напоминать тебе о нем. Теперь это твой крест – тебе его и нести!»
Я быстро закрыла глаза, понимая, что зрение еще быстрее возвращает меня в реальность. Мозг, запечатлев картинку пустой комнаты, тут же начал делать свои выводы.
«Если ты сможешь уснуть, то каждое утро первой твоей мыслью будет мысль о том, что Марк не позвонит сегодня в дверь твоей квартиры. Он больше никогда не позвонит и никогда не придет к тебе!»
Сердце на миг замерло, сдерживая поток отравленной крови, но это вовсе не было секундным облегчением. Внутри повисла напряженная тишина, подготавливая тело к самому худшему. Набитый отчаянием и особым сконцентрированным ядом огромный сгусток крови выплеснулся в тело под действием удара сердца, тут же заработавшего с особым усердием. Яд потек по артериям, пробираясь в вены и мгновенно впитываясь во все, что кровь встречала на своем пути.
Еще раз, еще раз и еще раз кровь всучивала информацию: «Я! Потеряла! Марка!» Под действием яда клетки сжимались, потом разжимались, перемешивая внутри себя межклеточную жидкость, а тело корчилось от пронизывающей боли.
«Умереть, умереть, умереть…» – мечтала я.
Каждая последующая секунда жизни продлевала агонию, и бесконечное множество этих секунд прочило мне ужасные муки.
Умереть!
Но почему душа не отпускает тело? Нет, наоборот – почему тело не отпускает душу?
Сегодня, пусть закончится сегодня! До завтра я не доживу…
«Доживешь. И до завтра, и до послезавтра. Ты будешь жить, но в твоей жизни больше не будет его».
«Нет! Нет!» – кричала я в ответ на то, что упорно твердил мне мозг. «Нет!»
Я даже не заметила, как моя рука, сжатая в кулак, со всего размаху начала бить по полу.
– Нет! – кричала я. – Верни мне Марка! Верни! Или убей меня! Пожалуйста, убей!
Мой слабый кулачок создавал столько шума, точно в моих руках был барабан.
Когда голос сорвался до хрипа, стеклянная пелена, покрывавшая мои глаза и точно осколками колющая глазное яблоко, растаяла. Наконец-то я смогла заплакать.
Глава 44
Меня покинуло всякое понятие о времени, и я не делала попыток узнать, какое сейчас время суток. По сути, меня это совсем не интересовало. В океане бушующих и убивающих мыслей просто не нашлось места еще и для времени.
И поэтому я просто не смогла рассчитать, когда придет мама. Я помню, что опустилась на пол, когда было еще утро. А потом из головы вылетело все, кроме Марка. Реальность, держащая меня, представляла собой жизнь без него. А то, что в этой реальности есть что-то еще, мне даже не пришло в голову.
И именно из-за того, что я не учла тот факт, что мама после работы возвращается домой, она и застала меня в том положении, в котором я провалялась весь день.
Если бы я помнила о приходе мамы, возможно, я бы сумела доползти до кровати и, накрывшись одеялом, сделать вид, что сплю. А может быть, и не сумела бы. Теперь это уже не имело значения, потому что мама обнаружила меня лежащей на полу, а я даже не сразу поняла, что происходит. Мозг твердил мне, что придется вернуться к прежней жизни, но я отказывалась в это верить. Я была почти уверена, что жизнь обойдет меня стороной, а я только буду лежать и страдать, чтобы никто не мешал мне, если уж смерть не сжалиться надо мной.
Внезапное появление мамы совсем сбило с толку. Она не может, она не вернет меня к жизни!
Не знаю, сколько я проревела, но слезам удалось обессилить меня.
Судороги прекратились; рука тоже больше не поднималась, чтобы, ударив по полу, выразить протест. Я была похожа на мертвую: если не считать того, что сердце и пульс бились, а неровное дыхание толчками и с шумом выталкивало воздух.
– Вика? Вика?! – испуганный голос мамы сначала доносился издалека, но очень скоро я услышала его совсем рядом. Сейчас меня оглушит новая волна реальности. Мамочка, зачем же ты еще больше мучаешь меня?
– Вика? – с все возрастающей тревогой повторяла она.
Я искала в себе силы для ответа, но забыла, какие мышцы нужно напрягать, чтобы произнести слова.
Мои плечи дернулись, и я поняла: это мама потрясла меня.
Стараясь хотя бы открыть глаза, я прилагала усилия: веки склеились из-за слез.
– Скажи хоть что-нибудь! Что случилось? Я сейчас же вызову врача.
Я издала протестующий стон.
– Я вызову врача, если ты сейчас же не скажешь мне, что случилось, – от тревоги голос у мамы дрожал, но слова звучали мягко – она уговаривала меня.
Она спрашивает, что случилось. Если бы я даже попыталась что-нибудь выдумать, ни один из придуманных мною вариантов не объяснил бы маме мое состояние. Я не хотела говорить ей правды, потому что мама все равно не поймет всего смысла произошедшего – этого никто не сможет понять.
– Открой глаза! Посмотри на меня! Что случилось?
Глаза я открыла, но посмотреть на маму не смогла.
Она вынуждала меня сказать вслух то, о чем я не хотела даже думать, потому что мысли уже извели меня до конца. Что со мной будет, если я озвучу эти мысли вслух?
Сказать, но не услышать собственных слов. Сказать, не думая о том, что говорю.
– Дочка, ответь! – мама торопила меня, вытягивая информацию.
Не слушать собственных слов.
Выбрав себе точку в пространстве, я бездумно уставилась на нее.
– Мы с Марком расстались.
Язык еле повернулся, чтобы произнести это, а слова иглами воткнулись в горло, застряли там. Я судорожно глотала, только увеличивая давление игл, но, не избавляясь от них.
Не получилось. Я не умею отключать чувства.
Рана в груди опять зашевелила своими покалеченными клетками, а мне еще пришлось сдерживать стон, чтобы его не услышала мама. Пульсация в крови возобновилась, яду стало больше – одна фраза, сказанная мною, принесла с собой много, очень много запасов яда, игл, кислоты, призванных драть мою душу.
А мозг громко повторял мои слова: «Мы с Марком расстались. Мы расстались».
Мамочка, зачем же ты заставляешь меня говорить?
Мы расстались.
Нет. Я не приму эту реальность. Я не могу принять эту реальность!
