отступать нам будет уже некуда.
Смысл слов сих остался тогда темен для наперсников будущего Царя царей. Вспоминая потом эту ночь, Птолемей не уставал поражаться. Александр все знал! Он все предвидел! И сразу же сына Лага начинал терзать вопрос – раз он все знал, почему не предотвратил грядущее? Что могло помешать богу, сыну бога? На этот вопрос много лет уже не было ответа. Появился он лишь тогда, когда царю Египта открылась истинная природа вещей, а когда это случилось, поздно было уже что-то менять.
Разговор после этого ушел куда-то совсем в другую сторону. Пока отроки предавались глубоко научному диспуту о воле богов и человеческой свободе, Александр взглянул на небо и воскликнул:
– О! Еще одна! Какая яркая!
Он имел в виду упавшую звезду.
– Хороший знак! – сказал кто-то. – Боги благоволят нам в наших начинаниях.
Александр усмехнулся:
– Ой ли! А меня ни на день не оставляет чувство, что боги уготовили мне, да что мне – всем нам особое испытание. Совсем не то, к чему меня готовит отец, и даже не то, к чему готов я сам. Это проверка не силы, не доблести и не добродетели. Это не то, с чем столкнулся царь Леонид и что он так доблестно превозмог. Это зло. Неведомое и невообразимо отвратительное. Его не встретишь на поле боя и под стенами неприятельских городов, в походе и на хмельной пирушке. Но вместе с тем оно повсюду! Оно рыщет по миру в поисках наших душ, и теперь оно совсем близко…
Слова Александра были странны, в них слышался неподдельный страх, столь несвойственный его натуре. Все знали, что он суеверен, частенько слушает прорицателей и пифий, но чтобы этот полубог, совершенный и прекрасный, открывал свое сердце и свой разум страхам, более приличествующим женщинам?
– Брат мой, – обратился к нему Птолемей, – откуда ты знаешь, что кто-то тебя ищет и хочет завладеть твоей душой? Может, это просто сон? Или какой-нибудь прорицатель нагадал тебе это? Покажи мне его – я убью эту скотину!
– Да, это сон, – ответил Александр, улыбнувшись. – Во сне боги говорят со мной. Они поведали…
Разговор утих. Дело принимало серьезный оборот. Кудри будущего Царя царей золотились в мерцающем свете костра, а глаза будто горели. И тогда, в ту ночь, он взял со всех своих друзей обещание.
– Обещайте мне… Вы все, да! Обещайте!
В ответ раздались возгласы:
– Все, что хочешь! Говори! Мы выполним любое твое желание.
– Не шутите, это серьезно. Боги сурово наказывают тех, кто не исполняет обещаний. А еще они очень коварны: одной рукой дают, а другой – забирают. Если ты хочешь получить весь мир, они дадут тебе весь мир, но тут же сделают так, что ты не сможешь его взять. Такова наша судьба. Моя судьба.
– Неужели отец небесный, – спросил Пердикка, – не вступится за сына своего?
– С сына, – последовал на то ответ, – и спрос будет особый. Посему, друзья мои, – Александр в тот миг казался даже слишком серьезным и взрослым, – обещайте мне, что освободите меня от непосильного бремени, данного мне богами, когда нести его станет превыше моих сил.
– Александр! Что ты говоришь?! О чем ты? – раздалось со всех сторон.
– Поклянитесь! – Сын бога не собирался отступать.
– Александр, ну что ты! Мы пообещаем тебе все, что ты захочешь, только…
– Все не надо. Только это. Клянитесь.
– Александр…
– Клянитесь! Именем Зевса и Аполлона… отныне и вовеки веков…
В ту ночь друзья Александра поклялись ему именем Зевса и Аполлона, что освободят его от бремени, данного ему богами, когда оно станет для него непосильным. Тогда они не понимали, о чем идет речь. Звезды будто отражались в глазах будущего Царя царей. Как можно было не уважить его просьбу? Птолемей тоже дал эту клятву, суть которой он постиг много лет спустя.
То было их последнее лето в Миезе. Осенью Филипп призвал своего сына в Пеллу, где собиралось войско для войны против медов в верховьях Стримона. Бывшие друзья по детским играм выросли и последовали за своим вождем в первую для них настоящую войну. Лисимах, Пифон, Селевк, Гарпал, Эригий, Протей, Гефестион…
А потом… Об этом знают все, это записано во всех летописях и пересказано на тысячи ладов бесчисленное множество раз. Царя Филиппа пырнул ножом наемный убийца. Александр тогда первый подбежал к отцу, который вскоре испустил дух у него на руках. Потом Александр стал царем Македонии, гегемоном Греческого союза, царем Тира, Верхнего и Нижнего Египта, освободителем Вавилона, царем Азии, сыном бога, богом… И друзья его всегда были с ним на этом нелегком, но преисполненном сиянием славы пути.
Птолемей тоже был среди них, он преодолел это невероятное восхождение с низкой ступени до самой высокой. Среди других гетайров летел он на коне подле Александра при Гранике, Иссе и Гавгамелах. Он видел, как царь метнул свое знаменитое копье, убившее возницу колесницы Дария, как он первым прыгнул с осадной машины на считавшуюся прежде неприступной стену Тира. Он ждал Александра во дворе храма Агурми в Сиве, пока жрецы провозглашали того сыном бога Амона. Он шел следом за своим царем, вбивая в землю колья, неподалеку от западной оконечности дельты Нила, у озера Мареотида, где основана была первая Александрия, принадлежащая ныне ему, царю Птолемею. Он входил с Александром в ворота Вавилона, вечного города, и на голову им сыпались лепестки роз…
Все это было, и все это абсолютная правда. Александр исполнил свой жребий, данный ему богами, за что был прозван Великим еще при жизни. Наперсники же его выросли и возмужали, это были уже не те мальчишки, что прятали слезы, разбив в кровь колени во время воинских состязаний. Они прошли через испытания и стали без малого хозяевами мира. Несмотря на пролившийся на всех золотой дождь, узы их дружбы не истончались со временем.
Ночи в Вавилоне были долгими и жаркими. После обильных возлияний полубоги совершали поклонение пышнотелой Афродите, благо гарем Дария всецело находился в их распоряжении. Облаченные в развевающиеся прозрачные покрывала и умащенные ароматическими маслами тела танцовщиц мерцали в призрачном сиянии ламп. Александр тогда часто смеялся, и другие смеялись следом. А потом…
Потом случилось то, что будущий царь Египта объяснить себе не мог. Александр вбил себе в голову, что он должен преследовать Дария. Никто не понимал этой его тяги к поверженному врагу. Каждый день начинал он любой разговор с того, что не может считаться царем Азии, пока Дарий разгуливает где-то цел и невредим.
– Он Царь царей. Он, а не я! – твердил Александр.
И это после Иссы и Гавгамел!
– Ну какой же он царь? – убеждали его все.
– Царь из него такой же, как из меня девица, – сказал Певкест, оторвавшись от чаши с вином.
Слова эти были встречены взрывом хохота, ибо сказавший их менее кого бы то ни было походил на девицу.
– Пойми, Александр, – сказал тогда Птолемей, – у него нет царства. У него нет войска и казны. От него отвернулись почти все сатрапы. Он никто! Пустой звук!
– Нет, брат мой. Он царь и будет им до тех пор, пока я не уничтожу его.
Что было делать! Оставалось следовать царской воле, а она была недвусмысленна. Александр начал искать встречи с Дарием, как только в гавани ахейцев ступил на землю Азии и воткнул в нее копье. Он искал Царя царей в бою, настаивал на встрече в посланиях, которыми они обменивались. Он хотел броситься в погоню за Дарием еще при Гавгамелах, но тогда ему помешали дизентерия и Парменион. Его влекла к Дарию какая-то неведомая сила. Знать бы им тогда, чем это обернется! Если б знали – уберегли бы от беды. Но они были простыми людьми, боги не беседовали с ними по ночам. Они не ведали будущего. Да и не в привычках их было противиться воле вождя своего, желавшего в полной мере ощутить сладкий вкус победы. Он был достоин этого.
Сделав большой крюк на восток, македонское войско двинулось к Экбатанам, столице Мидии, где Царь царей с Великим визирем Набарзаном и верными сатрапами собирали новое войско. Но едва македонцы
