— Нет! — решительно ответил Бестужев.
— Напрасно! Смотрите на мою руку. Этой руке было предсказано, что она будет поддерживать корону. Что вы скажете на это, Петр Михайлович?
Ироническая улыбка тронула губы Бестужева.
— Скажу, что это предсказание в некотором отношении исполнилось, — ответил он. — Вы очень близко стоите к особе, на голове которой находится герцогская корона.
Бирон, отрицательно покачав головой, возразил:
— Этого мало.
— Я вас тогда не понимаю: о какой же еще короне говорите вы?
Бирон склонился к самому уху резидента и тихо прошептал:
— Я говорю о короне императорской!
Бестужев вздрогнул и, во все глаза поглядев на Бирона, воскликнул:
— Что?
— Да, да… именно о короне императорской.
— И будете поддерживать ее вы?
— Я.
— Но чью же?
— Императорскую корону Анны Иоанновны.
Бестужев встал в раздражении:
— Я совершенно не понимаю, Бирон, почему у вас явилось желание мистифицировать меня. То, что вы говорите, отзывается, простите, бредом.
— Вы так полагаете?
— Да, я так полагаю! — резко ответил вконец измученный Бестужев.
— Ну, так слушайте же меня внимательно!
Бирон начал вполголоса что-то долго и подробно говорить Бестужеву, и по мере того, как говорил Бирон, все большее и большее изумление отражалось на лице резидента.
— Да, да, там еще, в Москве, на коронации.
— Кто же он?
— Великий магистр, Джиолотти… Он был проездом… Я виделся с ним…
И опять Бирон стал объяснять чудесную тайну своего открытия.
Бестужев утирал пот со лба шелковым платком.
— Великий Боже… если это правда?.. — глухо произнес он, и смертельная тревога послышалась в его голосе. — Слушайте, Бирон, а это — не шарлатан?
— Нет, Петр Михайлович, он — ученейший человек. Перед ним бледнели многие сильные мира сего…
Бестужев делал все усилия, чтобы овладеть собой.
— Ну, хорошо, допустим! — произнес он. — Он, этот великий магистр, предсказал вам блестящую будущность. Но при чем же тут непременно Анна? Разве вы — раз вам это суждено — не можете играть такую же выдающуюся роль при другом русском венценосце? Ведь он, ваш Джиолотти, именно про Анну вам не говорил?
— Совершенно верно. Но вы отлично понимаете, что ни при ком ином, кроме Анны, мне не суждено возвыситься на такую ступень власти, — бросил Бирон. — А если вы сомневаетесь в этом, то ведь не так трудно проверить еще раз все это.
— Каким образом? — живо спросил Бестужев.
— Очень простым: я выпишу этого Джиолотти из Италии сюда, к нам. Конечно, это будет сопряжено с большими деньгами, но что они в сравнении с тем великим будущим, которое нас ожидает?
Слово «нас» Бирон особенно подчеркнул.
— Нет, нет! Этого быть не может! — схватился за голову Бестужев. — Это пахнет волшебной сказкой, — по-немецки вырвалось у него.
Он не видел лица Бирона, а оно было злоторжествующее и особенно вызывающее.
IV
Царевна и «презренный раб»
На следующее утро Бестужев, сильно взволнованный, вошел, по обыкновению, без доклада к Анне Иоанновне.
— Что это означать должно, Петр Михайлович, что вы все меня покинули? Я скучала одна, — стала пенять герцогиня.
— Теперь не до скуки, ваше высочество, — раздраженно вырвалось у резидента.
Анна Иоанновна, испуганно поглядев на него, спросила:
— Что такое опять? Что случилось?
— Более чем серьезное: Меншиков прибыл в Ригу.
Герцогиня схватилась за сердце; неясное предчувствие беды властно охватило все ее существо.
— Это он для чего же? — растерянно прошептала она.
— Для и ради этого проклятого курляндского дела, по которому я, ваше высочество, из-за любви и преданности к вам рискую сломать себе шею, — угрюмо произнес Бестужев. Он прошелся по будуару Анны и, вдруг круто остановившись перед ней, сказал: — Сию же минуту вам надо собираться в дорогу, ваше высочество.
— В какую дорогу? Куда? — обомлела Анна Иоанновна.
— На свидание со светлейшим в Ригу. Будет гораздо лучше, если вы увидитесь с ним до его приезда в Митаву.
— На свидание с ним, с этим презренным рабом? А если я этого не желаю?
— Мало ли что приходится делать помимо своего желания! Слушайте!.. Меншиков приехал с целью круто повернуть курляндское дело. Нечего и говорить, что он употребит все свое влияние, дабы Мориц не был утвержден в герцоги ее величеством. Мало того: он вам сообщит одну преинтересную новость. Так вот вымаливайте у Меншикова милость, чтобы он не противился избранию Морица и вашему браку с ним. Хлопочите, плачьте, но помните одно: что бы ни случилось, вы должны крепко держаться за меня, так как без меня вам солоно придется, ваше высочество. И помните еще одно: если вы убедитесь, что никакие мольбы не помогают, — покоритесь, потому что ничего другого вам не остается.
Митавская царственная затворница, тихо заплакав, промолвила:
— Так вот оно что!.. Стало быть, конец моим мечтам?.. Так, так!.. Вот почему и корона с головы моей упала.
Бестужеву вдруг с поразительной ясностью вспомнился вчерашний разговор с Бироном, которого он ненавидел, но силу и ум которого вчера оценил.
— Не плачьте об этой короне, ваше высочество! Для вас мы найдем иную, более блистательную! — вырвалось у него, и он принялся подробно пояснять Анне Иоанновне все то, что она должна говорить светлейшему о нем, Бестужеве.
Давясь слезами, но с глазами, полными злобы и непримиримой ненависти к «подлому рабу- пирожнику», выскочке-временщику, под дудку которого она — русская царевна — должна плясать, Анна Иоанновна принялась снаряжаться в короткий путь. А перед ее глазами, словно нарочно, вставал дерзко- красивый, блестящий образ «сказочного принца» Морица.
Анна Иоанновна остановилась за Двиною, в пустом старом замке, и послала Меншикову записку:
«Уведав о прибытии вашей светлости, почла за приятную нужду повидать вас; поелику прошу пожаловать вас ко мне. Анна».
