меня — улыбка счастья.
В эту минуту в комнату вошла Анна Иоанновна.
— Ну что, доктор? Как поживает наша больная? — громко спросила она.
Она только что отобедала и потому была весьма изрядно возбуждена. Привыкшая и всегда пить довольно неумеренно, Анна Иоанновна на этот раз постаралась особенно. От нее несло запахом вина и ее излюбленными духами (мускусом). Своей огромной, пышной фигурой она заполнила пространство небольшой комнаты.
— Эта почтенная дама очень серьезно больна, ваша светлость, — угрюмо ответил доктор.
— Это не прилипчиво? — опасливо спросила будущая императрица.
— Нет, не беспокойтесь: вашему драгоценному здоровью не угрожает ни малейшая опасность.
Умирающая баронесса опять закашлялась. Анна Иоанновна склонилась над ней и охватила ее исхудавшую шею своими пухлыми руками. И вдруг огромная струя алой крови вырвалась из широко раскрытого рта Клюгенау и залила весь корсаж герцогини.
— Ай! — закричала та в испуге, отшатываясь от баронессы, и ее лицо вмиг побледнело, а глаза широко раскрылись. И тотчас же она, смятенная, вышла из комнаты умиравшей.
— Кровь! Опять кровь! — вырвалось у нее.
Вечером Анну Иоанновну стало неудержимо клонить ко сну. Однако только что она прилегла и стала забываться тревожным сном (ее в последнее время мучила бессонница), как вдруг дверь ее спальни распахнулась.
Анна Иоанновна вскочила в испуге и крикнула:
— Кто это? Кто здесь?
— Верноподданный вашего императорского величества! — прозвучал голос.
Герцогиня схватилась за сердце и затрепетала: «Господи! Что это? Да ведь это — голос моего Эрнста!»
— Эрнст! Дорогой! Это ты?! — крикнула она, а затем, вглядевшись в вошедшего, она при свете фонаря различила фигуру своего фаворита и бросилась к нему.
Бирон отшатнулся с каким-то чисто актерским пафосом и громко произнес:
— Ни с места, ваше величество!
Анна Иоанновна всплеснула руками:
— Да ты что, Эрнст? Рехнулся в Москве, что ли? Какое «величество»?
— Нет. Я не сошел с ума, хотя от радости за вас это было бы и неудивительно. Я… я привез вам корону, императорскую российскую корону!
У герцогини вдруг задрожали ноги.
— Что ты говоришь? — пролепетала она. — Так ли я слышу? Ты привез мне корону императрицы?
Бирон опустился перед герцогиней на одно колено и ответил:
— Да, ваше величество. Если это еще официально не случилось, то это случится завтра- послезавтра. Избрание вас в императрицы решено; дело остается за вашим согласием и за вашей подписью.
Анна Иоанновна бессильно опустилась в кресло; кровь бросилась ей в голову.
— Правда? — прошептала она.
— Правда, Анна! — тихо промолвил Бирон, встал с коленей и подошел к ней. — Сейчас я вам все расскажу, а пока… пока скажите мне: будет ли российская императрица так же верно и тепло любить скромного Эрнста Бирона, как любила его герцогиня Курляндская?..
— Эрнст! И ты сомневаешься? — воскликнула Анна Иоанновна.
И тогда Бирон все поведал обезумевшей от радости герцогине, а та слушала его, словно завороженная какой-то волшебной сказкой.
— И сам Остерман? — наконец спросила она.
— Вот его письмо к тебе, Анна.
Спальня герцогини Курляндской тонула в полумраке.
Тут, в этом алькове венценосной женщины, все титулы, звания, ранги уступили место одному лишь могучему чувству — чувству любви стареющей женщины к еще молодому мужчине.
Бирон ходил по спальне будущей императрицы. Вдруг тихий стон донесся до его слуха. Он остановился как вкопанный и прошептал:
— Господи, кто это стонет?
Он стал прислушиваться.
А стоны все усиливались и усиливались.
— А-ах! Ой!.. — проносилось по опочивальне Анны Иоанновны скорбное, за душу хватающее стенание.
Волосы встали дыбом у Бирона. Он подошел к Анне Иоанновне и, толкнув ее, спросил:
— Что это? Что это у тебя?..
— Что ты, Эрнст?.. — недоумевающе спросила она.
— Я спрашиваю тебя, кто это стонет так ужасно рядом с твоей спальней?
— Ветер в печах! — раздраженно вырвалось у Анны Иоанновны. — О, скоро ли я вырвусь из этого постылого замка!
Но вдруг она вспомнила о Клюгенау и поспешила пойти к ней.
Несчастная жертва Бирона находилась в полуагонии. Она судорожно схватилась за одеяло, стараясь приподняться, но не могла. Силы совсем покидали ее.
— Вам худо, милая Эльза?.. — резко спросила Анна Иоанновна.
— Я умираю… Нельзя ли… послать за пастором…
Одевшийся Бирон стоял сзади «своей Анны». Вдруг потухающий взор Клюгенау остановился на «конюхе», и непередаваемый ужас, страх отвращения исказили ее лицо. Она протянула руки, как бы желая защититься от этого человека, захрипела и… вытянулась.
X
Заседание верховников
За исключением одного лишь Остермана, насморк которого не мог еще пройти, все верховники были в сборе. В зале чувствовалось то повышенное настроение, которое всегда бывает при событиях огромной важности. Всем невольно бросался в глаза победоносный вид Долгоруких.
— С чего это они так нос задирают? — провожал их шепот.
Заседание открыл князь Дмитрий Голицын.
— Всем нам, господа, ведомо о горестной утрате, постигшей Россию, — заговорил он. — Не стало императора Петра Второго, а нового мы еще не имеем. Между тем нельзя оставлять государство без главы. Посему сегодня же должны мы все порешить, кому корону царскую на главу надеть. Тестамента его величество не оставил…
— Нет, князь Дмитрий Голицын, государь оставил завещание, — среди глубокой тишины прозвучал громкий возглас князя Ивана Долгорукого.
Это было столь неожиданно, что все замерли, а затем послышались возгласы:
— Какое завещание? Откуда завещание? С чего он в голову взял это?
Собрание членов Верховного тайного совета заволновалось.
Один только князь Дмитрий Голицын оставался спокоен. Зная, что на его стороне значительное большинство голосов, он был готов к каким угодно «выпадам».
— Господа члены Верховного тайного совета! — начал он, окидывая насмешливым взглядом фигуру Ивана Долгорукого. — Тотчас по кончине в Бозе почивающего императора я в частной беседе со многими
