советские части теряли свою боеспособность уже в результате обстрела, еще до соприкосновения с противником.
В районе Бреста (в Южном военном городке) от артиллерийского огня понесла тяжелые потери 22-я танковая дивизия 14-го мехкорпуса 4-й армии. Были уничтожены две батареи и автотранспорт 204-го гаубичного полка 6-й СД. Сама 6-я стрелковая, а также 42-я СД из-за плотного огня не сумели своевременно вывести части из Брестской крепости (оборонять которую они не собирались) — выход через Северные ворота оказался под обстрелом, дивизии были заблокированы и подверглись интенсивному огневому воздействию.
Ладно бы только Брест — он обстреливался практически прямой наводкой. Но ведь большие потери от артиллерийского огня понесли и части, не столь близко к границе расположенные. Досталось 27-й, 56-й и 85-й стрелковым дивизиям 3-й армии, 113-й СД 10-й армии (получившей «на орехи» еще в момент выдвижения к границе), и 75-й СД 4-й армии Западного фронта, и.т.д. В чем дело?
«Части выдвигались без авиационного и артиллерийского прикрытия». Ну, во-первых, я веду речь о потерях от артогня, а не от атак авиации. А вот «отсутствие прикрытия артиллерийского» — это уже полный нонсенс. Советские стрелковые дивизии, при своей насыщенности артиллерией, не смогли сами себя прикрыть?! Как такое вообще могло произойти? Дело не в отсутствии какого бы то ни было прикрытия как такового. Дело в том, что советские войска не умели начать бой.
О том, сколь неповоротлива была Красная Армия, я уже упоминал выше.
«Встречный бой характеризуется обычно быстрым сближением сторон, недостаточной ясностью обстановки, частыми и резкими ее изменениями, скоротечностью боевых действий, крайней ограниченностью времени на их организацию, вступлением войск в бой с ходу, наличием открытых флангов и свободой маневра.
Наиболее характерными способами действий войск во встречном бою являются нанесение по противнику упреждающих огневых ударов (акцент мой — С.З.), применение передовых отрядов и воздушных десантов, быстрый ввод в бой главных сил и нанесение ими ударов по флангам и тылу главной группировки противника с целью ее рассечения и разгрома в короткие сроки»
Однако сперва необходимо увидеть противника, столкнуться с ним лицом к лицу, то есть обнаружить его средствами разведки. Это первая задача встречного сражения — вовремя обнаружить противника и правильно отреагировать на наличную ситуацию. Тут-то и выявилась полная несостоятельность Красной Армии. Обнаруживать противника первой она хронически не умела, в результате чего первым обнаруживал советские войска противник и устраивал им кровавую баню.
Проблемы у частей РККА начинались еще на стадии выдвижения. В этот момент происходил интенсивный радио-, телефонный и телеграфный обмен между большими и маленькими советскими штабами, обеспечивая информацией не только собственные части, но и службу радиоразведки противника. За всю войну практически ни одно крупное наступление советских войск не стало для Вермахта абсолютной неожиданностью. Иное дело, что в конце войны немцы далеко не всегда были в состоянии реагировать на угрозу должным образом.
Далее выдвигающиеся колонны обнаруживали авиаразведка и служба авианаводки, после чего советские войска попадали под огневое воздействие противника — сперва дальнее (авиация, артиллерия), а после — и ближнее: внезапные удары во фланг и тыл сухопутных частей Вермахта.
Самое примечательное в этом шаблоне то, что советские части до последнего момента не подозревали о надвигающейся напасти — вплоть до той минуты, когда противник начинал свою разрушительную работу. Советские войска выдвигались в исходные районы слепыми и глухими. Авиационной разведки практически нет, а если пилоты что-то и обнаруживали, то их путаные доклады проходили очень длинный путь от штаба авиачасти до штаба общевойсковой армии и к тому времени успевали безнадежно устареть. Та же картина имела место при прохождении информации в обратную сторону — от штаба общевойсковой армии до штаба авиачасти.
Наземная разведка оставляет желать лучшего — высланным впереддозорным партиям, лишенным радиосвязи, требуется время на то, чтобы «сбегать» туда и обратно и доложить. А дальность полевой артиллерии немцев — 10—12 километров, что превыша-от радиус действия полевой разведки полков и батальонов. Обнаружив техническими и авиационными средствами подходящие колонны советских войск (если их еще не рассеяла авиация), немцы накрывали их артиллерийским огнем. В результате части РККА подвергались разгрому еще до того, как успевали обнаружить, где располагается противник.
Итак, враг обнаружил себя действием. Как же реагировали на подобное развитие событий советские войска?
Некоторые части в панике разбегались, другие начинали поспешный отход, даже не увидев врага. Третьи приступали к лихорадочному окапыванию на открытой местности, хотя все учебники по тактике черным по белому указывают на необходимость скорейшего преодоления открытого, обстреливаемого пространства. Наконец, самые стойкие начинали разворачиваться в стрелковые цепи и наступать туда, «не знамо куда», руководствуясь указаниями всевозможных «красных пакетов» или вышестоящих штабов, указаниями, в 90 случаях из 100 уже не имевшими никакой логической и временной связи с реально протекающими событиями. А дальше?
А дальше начинался собственно разгром. Артобстрел противника продолжался, пушки сменялись минометами. Затем неожиданно где-нибудь на фланге, с высотки, начинал работать немецкий MG, ведя огонь по советским шеренгам, и только ту г воины Страны Советов впервые сталкивались с немцами нос к носу, точнее — обнаруживали противника у себя за спиной либо на фланге, потому как пока слепые и глухие колонны РККА топали на запад, давно уже обнаруживший их враг начал свой маневр и сейчас уже его завершал.
В тактике немецкой пехоты не было никаких премудростей — она использовала групповой боевой порядок, как и положено во встречном бою, нанося главный удар во фланг и тыл. Поскольку краеугольным камнем структуры немецкого пехотного отделения являлся пулеметный расчет со скорострельным MG-34,to, выйдя во фланг советским частям, немецкие пулеметчики старались занять выгодную огневую позицию (желательно на возвышенности) и начинали прошивать очередями боевые порядки советских стрелковых батальонов.
В этот момент ярко проявлялись другие негативные стороны организации боя советской стрелковой дивизии. Пехота и артиллерия не составляли в ней единого целого, тактика их взаимодействия не была отработана. Советские артиллерийские батареи вообще довольно неповоротливы, расчеты не были обучены применяться к бою, в котором ситуация быстро изменяется вместе с позициями. Они привыкли к тому, что будут располагаться на таких позициях, где противник тревожить их не станет — в нескольких километрах от места основного боя. А оттуда они неспешно будут посылать «сталинские приветы» супостатам, не испытывая на себе ответного неприятельского огня, как это было, к примеру, в Финляндии. Положение, при котором советские войска будут обходиться, окружаться, а артиллерии придется постоянно менять огневые позиции вместе с секторами обстрела и реперами, подвергаться контрбатарейному воздействию артиллерии врага, атакам танков и авиации, казалось просто немыслимым для армии, привыкшей иметь дело с многократно слабейшим оппонентом. Однако именно это и происходило повсеместно в первые часы, дни, недели и месяцы войны.
Растет замешательство. Маневренные группы немцев обтекают (опрокидывают) фланги советских подразделений и проникают в тыл. Вот когда начинаются вопли: «Окружили!»
Еще хуже обстояло дело при столкновении советских частей с танковыми дивизиями Вермахта —тут уж окружения стали приобретать стратегический масштаб и бороться с ними Красная Армия оказалась попросту не в состоянии, равно как и с тактикой, исповедуемой немцами, тоже.
«Так и прут. Только еще хуже. Он собирает в кулак танки и бьет со всей силы. Пробьет дырку и пошел гулять к нам в тыл, рвать фронт со спины»
* * *
Включающая в себя (наподобие наполеоновских корпусов) практически все необходимые в бою войска (два танковых полка, полк мотопехоты, батальон мотоциклистов, разведывательный батальон на
