было шагом к его ограничению.
Конечно, ст. 66 определяла не все виды полного холопства. Так, известно, что «головою» выдавался истцу тать, у которого не было имущества, чтобы возместить «истцово». В соответствии с нормами Русской Правды следовало «выдавати головою на продажу» купца, который пропил или иным каким-либо способом («безумием») сгубил чужой товар (ст. 55 Пространной Правды).
В Судебнике есть и явные следы ограничений источников холопства. Так, дети холопа, не живущие у феодала, могли и не становиться холопами. Но если так, то наследственное холопство фактически имело тенденцию к замене его личным: только добровольно живущие с отцом дети оставались в неволе. По ст. 55 Судебника, на свободу отпускался холоп, выбежавший из плена. С. В. Юшков справедливо полагал, что это новое постановление, не основанное ни на практике, ни на каком-либо раннем законе.[392]) Напряженные войны конца XV в., а особенно татарские набеги, во время которых «полонили» мирных жителей Руси (как крестьян, так и холопов) и холопов-воинов, заставили правительство принять меры, чтобы холопы, попавшие в «полон», имели реальный стимул к возвращению на родную землю.
Особенно важен вопрос о сельском и городском «ключе». Поступление вольных людей в холопы по сельскому «ключу», т. е., очевидно, в состав слуг феодала, живших в его селах, нашло отражение в формулах полных грамот: «ему даютца на ключ в его сельцо на Махру… а по тому ключю далися ему в холопи», «дался… на ключ за те денги» и т. п.[393]) Б. Д. Греков, ссылаясь на «Книгу ключей Волоколамского монастыря» (середина XVI в.), писал, что по сравнению с Древней Русью понятие «ключ» изменилось: теперь им «называлась служба по какой-либо из специальностей». С этим согласиться трудно. В «Книге ключей» говорится о передаче «ключей-сел» слугам-ключникам в управление: «Ключ Ивановский — Алеше Рукину, как было за Гришею за Попом, срок Юрьев день». То есть понятие «ключ» не изменилось. Греков недоумевал, почему в этой книге «записаны уже не холопы, а вольные слуги», и предполагал, что либо Волоколамский монастырь приравнивался к городу, либо все случаи подходили под формулу «а по сельскому ключю без докладныя не холоп».[394] Но монастыри просто никогда не владели холопами. Заметим также, что эта формула есть только в Судебнике 1550 г., а «Книга ключей» начинается с 1547 г. По Судебнику 1497 г., и «без докладу» ключники на селе тоже становились холопами.
Часть сельских ключников по своему социальному положению все более сближалась с крестьянами. Б. Д. Греков привел красочный пример из писцовой книги Деревской пятины 1495 г., рисующий хозяйство ключника Якушки Ивашкова. Он сеял рожь и косил сено. Ему помогал «захребетник». Ивашков «фактически уже не холоп».[395] Но процесс «окрестьянивания» сельских ключников еще не завершился, ибо, по Судебнику 1497 г., они считались холопами.
Черепнин связывал изменение в положении городских ключников «с массовым роспуском московским правительством боярских послужильцев в конце XV в.». Это замечание можно дополнить наблюдениями над духовными грамотами. В XV в. верхушка холопов-слуг получала освобождение, как правило, по великокняжеским грамотам. Сложившаяся практика получила законодательное подтверждение в Судебнике 1497 г. По А. Г. Поляку, норма о городском «ключе» — первый шаг «к установлению льгот по отношению к городскому населению», а Судебник гарантировал «наймиту-горожанину охрану от угрозы похолопления».[396] Состав и происхождение городских ключников XV в. пока изучить не удается, а поэтому заманчивая гипотеза Поляка еще не может быть обоснована конкретным материалом.
Ряд статей Судебника 1497 г. касается порядка оформления грамот на холопов и пошлин с них. Ст. 17, 23 и 40 близки по теме: они говорят о пошлинах в пользу великокняжеских администраторов.
Ст. 17:
«О холопией о правой грамоте. А с холопа и с робы от правые грамоты и от отпустные боярину имати от печати с головы по девяти денег, а диаку от подписи по алтыну с головы, а подьячему, которой грамоту правую напишет или отпустную, с головы по три денги».
Ст. 23:
«А с холопа и с робы печатнику имати от правые грамоты с головы по девяти денег, а дьяку имати от подписи с головы по алтыну, а подьячему, которой грамоту напишет, имать с головы по три денги».
Ст. 40:
«А с холопа и с робы от правые грамоты и от отпустные имати боярину или сыну боярьскому, за которым кормленье с судом э боярским, от печяти з головы по полутретья алтына. А дьяк его от писма з головы по три денги».
Черепнин верно отметил различие между ст. 17, 20 и 43: первая говорит о боярском суде, вторая — о докладе в высшую инстанцию (см. разницу между ст. 15 «о правой грамоте» и ст. 16 «о докладном списке») и третья — о наместничьем суде.[397]
С. И. Штамм полагала, что, по Судебнику 1497 г., «холопы становятся субъектами права», и при этом ссылалась на ст. 17, 23, 40, где упоминаются пошлины «с холопа и с робы от правые грамоты и от отпустные». По ее мнению, речь здесь идет о выдаче холопу «правой грамоты» и тем самым — о предоставлении ему права «отвечать и искать на суде».[398] Это явное недоразумение. В Судебнике говорится о судебных делах, о холопах, а не о выдаче им как истцам или ответчикам правых грамот: «с холопа» означает плату за каждого холопа, о котором идет судебное разбирательство, а не выплату пошлин самим холопом. Нормы пошлин определялись общими установлениями Судебника (см. ст. 15, 16), но пошлина шла не «с головы», а с «рубля». «Голова» холопа, следовательно, оценивалась в один рубль — это самая низкая расценка холопа на рынках Руси XV в.
Ввиду особой важности холопьих дел тиуны кормленщиков, по ст. 41, лишались права выносить по ним окончательные решения без «доклада» государю, т. е. самому кормленщику (соответствующая норма содержится в договорах князей с Новгородом). К тому же выдача «правых» и «отпустных» тиунами могла вызывать недоверие центрального правительства, потому что сами тиуны происходили из холопьей среды. При оформлении полных и докладных взимались таможенные пошлины — тамга и осмничее или одна тамга.[399] Эта пошлина шла в пользу монастырей или наместников.[400] Продажа холопов производилась иногда «по своей воле без пристава», но обычно в присутствии пристава наместника или князя.[401]
Е. И. Колычева выделяет три периода в истории оформления полных грамот. В первый период (первая половина XV в.) их составление поручалось разным писцам, дьякам и другим лицам; во второй — лицам, ответственным за сбор тамги (таможенным дьякам); в третий (в Москве — с 80-х годов, повсеместно — примерно с 1510 г.) — ямским дьякам.[402]
Две статьи Судебника еще более ограничивали выдачу отпускных грамот:
Ст. 18 О отпустной грамоте.
'А положит кто отпустную без боярского докладу и без диачей подписи, или з городов без наместнича докладу, за которым боярином кормление с судом боярским, ино та отпустнаа не в отпустную, опроче тое отпустные, что государь своею рукою напишет, и та отпустнаа грамота в отпустную'.
Ст. 42
'А положит кто отпустную грамоту без боярьского докладу и без дьячьей подписи или з городов без наместничя докладу, за которым кормление за сыном боярьским с судом с боярьским, и та отпустная грамота не во отпустную, опроче тое отпустные, что государь своею рукою напишеть, и та отпустнаа грамота во отпустную'.
Итак, отпускные, составленные в центральном аппарате и на местах, но без записи о докладе, не признавались документами, имеющими юридическую силу. В то время полные грамоты также обычно давались «с докладу» наместниками великому и удельным князьям.[403] За «отпустной», составленной не дьяком, а самим хозяином («государем»), сохранялись все права достоверного юридического основания для освобождения холопа. Но наместники и волостели, лишенные
