Наследие Августа-Кесаря
Казнь В. Гусева и «поимание» княжича Василия в декабре 1497 г. были ответом Ивана III на недовольство возвышением при его дворе группировки, опиравшейся на Дмитрия-внука. Чтобы упрочить его позиции и обеспечить преемственность трона, 4 февраля 1498 г. в Москве состоялся торжественный обряд коронации, во время которого Дмитрия Ивановича провозгласили великим князем московским и всея Руси и «возложиша» на него «бармы Манамаховы и шапку». Как известно, «шапка Мономаха»[431] была выполнена среднеазиатскими мастерами; она с XIV в. хранилась в московской казне («шапка золотая» упоминается в завещании Ивана Калиты). Теперь ей суждено было символизировать преемственность власти русских государей от византийских императоров. Процедура коронования тщательным образом изложена в летописях.[432]
Церемония происходила в Успенском соборе. На ней кроме Ивана III присутствовали митрополит, весь освященный собор, дети великого князя (без Василия), бояре и толпы простого люда, стоявшего, очевидно, на Кремлевской площади. Сначала Иван III разъяснил, что коронация соответствует старинной традиции, согласно которой великие князья давали княжение «сыном своим первым». А поскольку его сын Иван Иванович умер, то он и решил благословить великим княжением его сына, а своего внука Дмитрия. Последующую процедуру проводил митрополит. Коронованного соправителя Ивана III «воздравиша» дети Ивана III (Василия и его матери на церемонии не было), а также «боляре вси и вси людие». В конце митрополит прочел наследнику поучение, в котором призывал его любить «правду и милость, и суд праведен». При выходе из Успенского собора, а также перед Благовещенским и Архангельским соборами Дмитрия осыпал золотыми и серебряными монетами князь Юрий Иванович.
В связи с коронацией Дмитрия Ивановича возникают литературно-публицистические сочинения, которые сыграли определяющую роль в формировании идеологии самодержавия в XVI в. Прежде всего это «Чин венчания Дмитрия-внука».[433] Его мотивы вошли в аналогичный чин, разработанный в 1547 г. для коронации Ивана IV на царство, и в более поздние памятники подобного содержания.[434] Чин был составлен по образцу обряда венчания византийского наследника престола. Обращает на себя внимание титул Ивана III — «самодержец всея Руси», который как бы приравнивал русского государя к византийскому императору, равно как и к императору германскому.[435] Впервые «государем и самодержцем всея Руси» Иван III был назван в «Извещении о пасхалии» митрополита Зосимы (1492 г.) — программном документе окружения Дмитрия-внука.[436] Затем эта формула повторилась во время поставления на митрополию Симона. В сентябре 1495 г. Симон обращался к Ивану III со словами «самодержавный государь».[437] Незадолго до коронации (в июле 1497 г.) на великокняжеской печати впервые появляется двуглавый орел — византийский и имперский государственный герб.[438] Так Россия заявила о своем равенстве с крупнейшими державами древности и современной Европы.
С событиями 1498 г. связано создание памятника, который в переработанном позднее виде получил название «Сказание о князьях владимирских». Впрочем, в литературе полного единомыслия по этому вопросу нет. По мнению Р. П. Дмитриевой, в основу памятника было положено «Послание» бывшего киевского митрополита Спиридона-Саввы, который после 1482 г. выехал из Литвы на Русь, где был заточен в Ферапонтов монастырь (во всяком случае находился там в 1503 г.). Свое «Послание» он составил около 1511–1522 гг. Первая редакция «Сказания», по мнению Р. П. Дмитриевой, возникла еще до смерти Василия III. В конце ее было помещено «Родословие литовских князей». Вторую редакцию, составленную в связи с коронацией Ивана Грозного, сопровождает (как правило) чин его венчания на царство. А. Л. Гольдберг полагает, что в 10-20-х годах XVI в. была создана некая исходная редакция рассказа об Августе и Мономахе — Протограф I «Сказания». В результате его поздней переработки возникли «Послание» Спиридона-Саввы и Протограф II «Сказания» (источник Чудовской повести и некоторых других памятников). «Сказание» же в дошедшем до нас виде возникло в связи с коронацией Ивана IV.[439]
Однако построения Р. П. Дмитриевой и А. Л. Гольдберга сталкиваются с непреодолимыми трудностями.
Прежде всего «Сказание» идеологически обосновывает венчание великого князя «мономаховым венцом» (вторая его редакция и кончается «Чином венчания»), а Василий III никогда коронован не был. Зато в 1498 г. был венчан его политический противник — внук Ивана III Дмитрий. Поэтому «Сказание» вряд ли могло возникнуть в окружении Василия III. В самом деле, зачем в кругах, близких к Василию III, создавать произведение, в котором содержался по существу апофеоз его врага — Дмитрия-внука? Столь неудобную для своего построения ситуацию А. Л. Гольдберг пытается разрешить следующим образом. Регалии так или иначе, но все-таки находились в руках Василия III, а в «Послании» говорится, что «мономаховым венцом» венчаются все великие князья владимирские, «яко же и сей волный самодержъц и царь Великыа Росия Василие Иванович».[440] Значит, венчался и Василий III. Но ничего подобного на самом деле не было. Ни о какой коронации Василия не говорят ни летописи, ни Герберштейн. Не знают подобного факта «Сказание» и «Повесть».[441] Следовательно, перед нами явный домысел Спиридона-Саввы, свидетельствующий о позднем происхождении его «Послания». В ранних вариантах произведения, легшего в его основу, ничего подобного не должно было быть. Регалии действительно находились в распоряжении Василия III, но и только.
Обращение к рукописной традиции усиливает сомнения. Одной из древнейших сохранившихся рукописей, содержащей «Сказание»,[442] является Чудовский список начала 40-х годов XVI в.[443] Он дает текст, начинающийся с разделения вселенной Августом-кесарем (этот рассказ получил в литературе название Чудовской повести) и сопровождающийся как «Чином венчания Дмитрия-внука», так и «Родословием литовских князей». В сборнике не содержится памятников позднее конца XV в. Гольдберг предполагает, что составитель «Повести» специально отыскивал произведения, близкие по теме, и нарочно поместил «Чин венчания» после отредактированного им произведения. Получается так, что в 20-30-х годах XVI в. составитель Чудовского сборника считал необходимым подобрать памятники, возникшие не позднее конца XV в. Такую задачу вряд ли мог ставить перед собой переписчик. Р. П. Дмитриева считала Чудовскую повесть соединением «Послания» Спиридона-Саввы и «Сказания».[444]
Но «Повесть» скорее можно считать произведением, из которого возникли как «Послание» Спиридона-Саввы, так и само «Сказание о князьях владимирских». Прежде всего в «Повести» отсутствуют все те погрешности, на основании которых Р. П. Дмитриева считала «Сказание» переработкой «Послания» Спиридона-Саввы («Святослав» вместо «Всеслава», отсутствие текста «и Киринея Сирии властодержца положи»).[445] Вместе с тем «Повесть» по сравнению с «Посланием» имеет ряд лучших чтений.[446] В «Повести» Ирод — «аскалонитянин» (выходец из Аскалона), в «Послании» он — «от Аманит» (амонитяне — союзники идумеев, к которым принадлежал Ирод). Но и этого мало. В «Послании» при упоминании о Владимире Святославиче добавлено: «нареченный в святом крещении Василие». Этих слов нет ни в «Повести», ни в «Сказании». Скорее всего, это позднейшая приписка, сделанная в угоду Василию III, носившему то же имя, что и Владимир (во крещении).
Позднейшее происхождение «Послания» видно и из его структуры. После рассказа о походе князя Владимира Всеволодовича на Фракию, оканчивающегося словами: «… и сиа о сих тако», помещен большой отрывок об отпадении от православия папы Формоса в 6553 г. (1045 г.). После переходной фразы: «И сиа о сих. Мы же пакы на предлежащее пойдем» — автор возвращается к старой теме и сообщает о том, что Константин Мономах отправил к Владимиру посольство с царским венцом. Следовательно, текст о папе Формосе — явная вставка, разбивающая единый рассказ. И действительно, в Чудовской повести и в «Сказании» первой редакции он помещен в конце памятника, после известия о том, что Владимир получил
