Ряполовский, В. В. Ромодановский, С. Карпов, А. Коробов, что свидетельствует о близости Ромодановского и Коробова к Ряполовскому. Сохранил ли Ромодановский старые семейные связи с Софьей в 90-е годы, сказать трудно. Итак, попытку Феннела включить С. И. Ряполовского и Патрикеевых в состав окружения Софьи Палеолог нельзя считать удачной.[499]
С. М. Каштанов считает, что в основе рассуждения Я. С. Лурье о Степенной книге лежит «теоретически неприемлемая посылка о большей достоверности ранних источников по сравнению с поздними, хотя нередко бывает и наоборот».[500] Конечно, сведения любого позднего памятника могут оказаться достоверными, если будет выяснен их источник, который мог быть осведомлен о происшедшем в далекие от позднего памятника времена. В общей же форме прав Лурье, ибо обычно показания современников заслуживают предпочтения. Но опираться на Степенную книгу, каким бы соблазнительным ни казалось ее известие, все же нельзя, ибо нет оснований считать, что по интересующему нас поводу памятник обладал каким-то «особым» (древним) источником информации. Каштанов, доверяя показаниям Степенной книги, примыкает к тем исследователям, которые связывают Патрикеевых и Ряполовского с Дмитрием-внуком. Думается, что для этого есть достаточно данных помимо Степенной книги. П. Нитше подчеркивает, что летописи не связывают опалу Патрикеевых с династической борьбой.[501]
Вслед за К. В. Базилевичем и другими исследователями А. Л. Хорошкевич считает, что причина опалы Патрикеевых и Ряполовского «не перипетии династической борьбы, а неудача во внешней политике России по отношению к Великому княжеству Литовскому». Опальные княжата, по ее мнению, принадлежали к окружению Елены и были сторонниками замирения с Литвой. Их вина состояла в том, что они в 1494 г. не смогли (из-за простой оплошности) закрепить за Иваном III титул государя «всея Руси» в грамоте о «греческом законе» Елены (хотя в проекте он содержался). Ромодановский пострадал также потому, что в 1498 г. не добился признания Александром этого титула.[502] Соображения Хорошкевич заслуживают внимания, но не исчерпывают всех причин опалы князей.
Биография князей И. Ю. и В. И. Патрикеевых достаточно обстоятельно изучена Л. В. Черепниным и Н. А. Казаковой. Это были крупные политические деятели, близко стоявшие к великокняжескому престолу, решительные сторонники укрепления власти государя. Достаточно вспомнить, что накануне падения (в 1498 г.) И. Ю. Патрикеев был фактическим главой Боярской думы. Биография кн. С. И. Ряполовского изучена хуже. Известны два князя Семена Ивановича Ряполовских. Один носил прозвище Хрипун, другой — его племянник. Казнен был последний. В литературе обычно оба Семена Ивановича смешиваются.[503]
Семен Хрипун еще в 1446 г. выступал верным сподвижником Василия Темного в борьбе с его противниками. Известия о нем идут до конца 70-х годов.[504] Боярином он никогда не был, ибо сохранял остатки суверенных прав в Стародубе. Иное дело — племянник Семена Хрипуна. Впервые он появился на исторической сцене около 1467–1474 гг. с прозвищем Молодой как послух в грамоте влиятельного боярина В. Б. Тучко-Морозова. В казанском походе 1487 г. он возглавлял передовой полк и находился на Вятке. До 19 августа 1491 г. выступает душеприказчиком у А. М. Плещеева. В том же году именно ему поручили «поймать» князя Андрея Углицкого, а кн. В. И. Патрикееву — детей опального брата Ивана III. Содружество с В. И. Патрикеевым продолжалось и далее. В 1494 г. они неоднократно ездили в Литву для переговоров о заключении мирного договора и его ратификации. В том же году Семен Молодой упоминается впервые и как боярин, что связано с выполнением им важных государственных поручений. В 1495 г. был в Новгороде в составе двора Ивана III. В 1496–1498 гг. он — участник крупных военных акций против Казани. В хронографическом списке бояр 1498 г. Семен Молодой назван четвертым по счету. В 1497/98 г. покупал земли в Суздальском уезде. Женат был на дочери кн. И. Ю. Патрикеева.[505] Карьера С. И. Ряполовского, сумевшего за 12–13 лет превратиться в крупнейшего политического деятеля, типична для временщиков. Ее печальный конец также не является исключением из общего правила.
Обращает внимание еще один факт. В 1498 г. влияние группировки Патрикеевых в Боярской думе было, можно сказать, определяющим (5 бояр из 12). К ней принадлежали кроме И. Ю. и В. И. Патрикеевых и С. И. Ряполовского князья Д. В. Щеня и И. В. Булгак, вскоре умерший. Остальные члены Думы происходили из княжат ярославских (Семен Романович, Д. А. Пенко) и оболенских (П. Нагой и А. В. Оболенский) и из старомосковской нетитулованной знати (Яков и Юрий Захарьичи и А. Ф. Челяднин).
Историю падения С. И. Ряполовского и Патрикеевых обычно начинают с событий, происшедших задолго до 1499 г., — с участия этих вельмож в заключении русско-литовского мира 1494 г. В том, что Ряполовский и Патрикеевы были решительными сторонниками литовско-русского сближения, как будто сходится большинство исследователей. Потомок Ольгерда — И. Ю. Патрикеев и его друзья пользовались доверием литовских послов.[506] В 1503 г. Иван III возмущался «небрежением нашему имени», допущенным Ряполовским и В. И. Патрикеевым, т. е., по мнению великого князя, его уполномоченные могли добиться большего успеха (в первую очередь территориальных и престижных уступок) во время переговоров. Однако в начале XVI в. Иван III смотрел на условия мира иначе, чем при его заключении в 1494 г. В 1495–1498 гг. положение Патрикеевых и Ряполовского при дворе было еще достаточно прочным. Как отмечалось, С. И. Ряполовский и В. В. Ромодановский сопровождали в Литву Елену Ивановну. В октябре 1495 г. С. И. Ряполовский, М. Я. Русалка-Морозов и В. И. Патрикеев отправились вместе с великим князем в Новгород. В январе — марте 1496 г. В. И. Патрикеев и А. И. Коробов участвовали в походах против «свейских немцев», В августе там же находился и В. В. Ромодановский. С. И. Ряполовский в мае 1496 г. отправлен был под Казань.[507]
Попытка решить вооруженной силой давнишний спор со Швецией была оборотной стороной заключения мира с Литовским княжеством и договора о союзе с Данией (1493 г.). Н. В. Синицына обратила наше внимание на деятельное участие в войне со Швецией В. И. Патрикеева (он фактически руководил всеми русскими силами, осаждавшими Выборг). Это, по ее мнению, свидетельствует о том, что Патрикеевы активно поддерживали программу мира с Литовским княжеством и войны со Швецией, т. е. были близки к группировке Елены Стефановны и Дмитрия-внука.[508] В мае 1496 г. С. И. Ряполовский, А. И. Коробов и другие воеводы выполняли важные поручения Ивана III. Они были посланы с войском под Казань оказать помощь Мухаммед-Эмину. В сентябре они выехали в Москву.[509] В июне 1497 г. отец и сын Патрикеевы вместе с Ф. Курицыным присутствовали на обмене земель Ивана III волоцкими князьями Федором и Иваном Борисовичами. Около февраля 1498 г. И. Ю. Патрикеев «Москву держал», т. е. был московским наместником.[510]
Вопрос об участии В. И. Патрикеева в решении поземельных споров представляется очень сложным. Правые грамоты, упоминающие «князя Василия Ивановича», не имеют точной датировки. В то время жили три князя Василия Ивановича, которым могла принадлежать высшая судебная санкция. Это — сын Ивана III, В. И. Патрикеев и В. И. Голенин (последний разбирал поземельные споры главным образом в начале XVI в.). Поэтому придется разобрать все акты, имеющие отношение к их деятельности. «По грамоте княж Васильева Ивановичя» один суд по земельным делам московской митрополии вершил С. Д. Кроткого. Речь здесь идет о сыне Ивана III, «ибо судья рекся доложити государя великого князя… и перед князем Василием Ивановичем судья Семен Данилов список положил». Вторая подпись на грамоте сделана великим князем Дмитрием в марте 1498 г. Грамота 1495–1499 г. суда кн. Василия Ивановича также имеет в виду, очевидно, сына Ивана III, а не В. И. Патрикеева, ибо у него на суде были бояре кн. Иван Юрьевич (Патрикеев) и Юрий Захарьич:[511] отец не мог быть «судным мужем» на процессе, разбиравшемся его сыном.
В архиве Троице-Сергиева монастыря встречаются акты с прямой ссылкой на В. И. Голенина. Так, в меновной от декабря 1499 г. на земли Московского уезда упоминается «писец великого князя князь Василий Ивановичь». В. И. Голенин проводил описание московских земель как раз в этом году. В судном списке 1499–1502 гг. называется судья «писец князь Василий Ивановичь Голенин». Грамота докладывалась великому князю «всеа Русии» Василию Ивановичу. В. И. Голенин назван и в актах 1503–1504 гг. В одном подтверждении акта И. А. Голубцов отождествил судью «князя Василия Ивановича» с В. И. Голениным, исходя из того, что акт относился к Переславскому уезду, где в 1504 г. Голенин был писцом. Но в 1504 г. уже не было в живых Ф. Курицына, который вместе с кн. Василием Ивановичем подписал подтверждение. С. М. Каштанов убедительно доказал, что речь должна идти о княжиче Василии.
