Ключевского.
За последние годы возрос интерес к истории России XVI в. в странах социалистического лагеря. В Чехословакии издан перевод последней советской публикации посланий Ивана Грозного[223]. Дискуссия по вопросам оценки деятельности Ивана Грозного, проведенная советскими историками, нашла отражение в ГДР и Польше[224]. В Румынской Народной Республике издан обзор по изучению деятельности Ивана IV в советской историографии[225].
Большой интерес представляет специальное исследование польского историка А. Вавжинчика о торговых отношениях Руси с Польшей, которые существовали, несмотря на многочисленные войны между этими странами[226]. Экономическим, политическим и культурным отношениям Болгарии и Чехии с Россией посвятили свои труды И. Снегаров и А. Флоровский[227].
Много работает по изучению балтийского вопроса Э. Доннерт. Ему в частности, принадлежит обстоятельный критический пересмотр литературы по русско-ливонским отношениям во второй половине XVI в.[228]
Что касается зарубежной буржуазной историографии, то она по своим методологическим позициям примыкает к идеалистическим направлениям русской дореволюционной исторической науки. Да и среди зарубежных ученых, занимавшихся опричниной, мы встречаем целый ряд белоэмигрантов (В.Б. Ельяшевич, Л.М. Сухотин, Г.П. Федотов и др.). Все это объясняет, почему буржуазная историография оказалась не в состояции продвинуть вперед исследование коренных проблем опричнины. Известный интерес представляют переводы на немецкий, французский, английский, датский и итальянский языки переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского, одного из важнейших источников по истории опричнины[229]. Большое научное значение имеет издание рукописи записок Генриха Штадена[230]. Издание снабжено тщательно выполненным комментарием, в котором содержится много самых разнообразных источниковедческих замечаний и библиографических указаний. В некоторых из этих публикаций учтены источниковедческие итоги работы советских историков. Убедительными представляются некоторые источниковедческие наблюдения Н. Андреева в его работе о послании Курбского Вассиану Муромцеву[231] .
Вообще советская историография находится в поле зрения зарубежной буржуазной исторической науки главным образом в специальных исследованиях или в историографических обзорах. Как правило, эти обзоры носят описательный характер[232]. Однако некоторые из них прямо заострены против марксистской методологии советских историков, которых они без каких-либо оснований обвиняют в преднамеренной модернизации событий далекого прошлого[233].
Наибольший интерес представляют работы по истории балтийского вопроса и торговли России в годы опричнины[234]. Они ценны тщательно обработанными фактическими данными, извлеченными из зарубежных архивов, а также некоторыми содержащимися в них конкретными историческими выводами. Много работ появилось и о русско-английских отношениях в период правления Ивана IV[235].
Поскольку в нашей исторической литературе имеется обстоятельный разбор этих работ, сделанный А.Л. Хорошкевич, мы считаем возможным ограничиться тем, что отошлем читателя к его тексту[236].
За рубежом появилось в печати немало популярных книг об Иване Грозном[237]. Почти для всех них характерны крайняя тенденциозность, низкий научный уровень и почти полное игнорирование трудов советских историков.
Разнообразным оценкам деятельности Ивана IV и характеристикам опричнины при всех видимых различиях присущи общие черты: это идеалистический подход к. освещению событий русской истории XVI в. и непомерное (негативное или позитивное) преувеличение роли Ивана Грозного в жизни России 60- 80-х годов XVI в. Примыкая по своим воззрениям на опричнину к русской буржуазной науке конца XIX — начала XX в. (В.О. Ключевскому, С.Ф. Платонову и др.), современные буржуазные историки, как правило, делают шаг назад в сторону субъективно-идеалистического подхода к опричнине. Так, повторяя построения С.Ф. Платонова, буржуазный историк В.Б. Ельяшевич результатом опричнины считает замену старого, вотчинного, княжеского и боярского землевладения — поместным[238] . Впрочем, автор находит у Грозного и «благожелательное отношение к крестьянам», что могло якобы объясняться или «демократическими чувствами» царя, или желанием опереться на крестьянство в борьбе с боярами, или какими-либо иными мотивами[239]. Попытка «приукрасить» Ивана Грозного путем изображения его чуть ли не «крестьянским царем» вступает в вопиющее противоречие с фактами усиления крепостничества в годы опричнины. Для другого буржуазного историка, В. Леонтовича, Иван Грозный чуть ли не был творцом «революции» в России, в ходе которой в стране вводился особый «крепостной режим», ибо указом 1556 г. якобы было положено начало прикреплению сословий (как знати, так и крестьянства)[240].
Особую оценку опричнины предложил швейцарский историк В. Гитерманн в первом томе своего обобщающего труда по истории России. Он думал, что опричнину можно было бы сравнить с управлением Римской империей при Августе. У Гитерманна нет однозначной характеристики опричнины: в одном месте он обозначал ее как систему мероприятий, которые исходили из финансовых интересов, в другом — снова подчеркивал борьбу против феодальной аристократии и оценивал опричнину, как «революционный передел земли и крестьян»[241]. Представления Гитерманна очевидно не свободны от модернизирования исторического процесса.
Как правило, однако, Иван Грозный рисуется буржуазными авторами кровожадным тираном, и только, а его злой волей объясняются важнейшие события внутриполитической истории России в годы опричнины. Безудержная модернизация событий доходит подчас до смехотворных сопоставлений Ивана Грозного и Распутина (в книге Гонзалеса) и других столь же нелепых исторических «аналогий».
С клерикальных позиций освещает ход опричнины Г.П. Федотов в книге о митрополите Филиппе. Для него конфликт митрополита с царем сводился к выступлению Филиппа против тирана за «исповедание правды»[242]. Церковь для него была «единственной силой, которая могла ограничить произвол царя»[243]. По существу, оценка Федотова опричнины приближалась к карамзинской[244], хотя в отдельных экскурсах книги он и пытался примирить ее с наблюдениями С.Ф. Платонова[245].
Не скупится на резкие эпитеты по адресу Ивана Грозного автор обобщающей книги по истории России С.Г. Пушкарев. Для него Иван IV — «трусливый деспот» и «обезумевший царь». Прикрываясь авторитетом В.О. Ключевского, Пушкарев создает субъективно-идеалистическую концепцию истории опричнины, не имеющую ничего общего с точкой зрения Ключевского. Пушкарев открыто выступает против тех, кто пытается выяснить какие-либо объективные причины введения опричнины и ее социальную сущность. Все это, по его мнению, основывается «на том наивно-рационалистическом убеждении, что в истории нет ничего иррационального, случайного, бессмысленного»[246]. Автор считает, что в опричнине нельзя видеть борьбу царя с боярством, во-первых, потому, что власть московского государя уже при Василии III не была ограничена боярством; во-вторых, сам Иван IV «вовсе не отметал правительственной роли бояр», а «служебное и политическое положение средне-служилого класса при Грозном нисколько не изменилось»; в-третьих в «значительной своей части террор Грозного вообще не имел никакого отношения к пресловутой борьбе с боярством»[247]. Для самого Пушкарева опричнина лишь «вакханалия убийств и грабежа» [248]. Таковы научные откровения этого искателя начал иррационализма в русском историческом процессе.
Беспомощность идеалистической методологии наиболее ярко проявилась в работах Л.М. Сухотина, специально посвященных опричнине. Первая статья автора на эту тему появилась еще в 1911 г.[249] Написанная с позиций школы Платонова, она тем не менее
