содержала свежий архивный материал о земельной политике в опричное время. Но основные исследования автора вышли в 30-40-х годах[250]. Внешним поводом для них было издание записок Генриха Штадена, которые, по мнению Сухотина, давали основание для пересмотра ряда вопросов истории опричнины. Работы Сухотина теперь уже своим острием направлены против концепции С.Ф. Платонова и даже вообще имеют целью «подорвать окончательно веру в государственный смысл опричнины и ее учредителя». Оказывается, «не реальная обстановка, а мания преследования, которой Грозный страдал, вызвала учреждение опричнины». Ее целью было «гонение на московскую знать», которая, однако, «как и все население русское, была необычайно предана своим государям»[251]. Опричнина — нелепая затея, порожденная больной психикой русского царя. Таков конечный вывод «пересмотра опричнины», проведенного Л.М. Сухотиным. Направление этого пересмотра ясно — от государственной школы Платонова к субъективно- идеалистическим представлениям Н.М. Карамзина.
Идеалистические основы буржуазной историографии, как мы видим, приводят к отказу от научного объяснения вопросов истории опричнины, попыткам субъективистской трактовки исторических явлений, объяснению их «злой» или «доброй» волей того или иного правителя.
Обзор обширной литературы, посвященной опричнине, позволяет сделать ряд выводов. На основе специальных и обобщающих исследований большинство советских ученых пришли к выводу о необходимости изучения опричнины как определенной политики господствующего класса, создавшего свой аппарат насилия над широкими массами крестьян и горожан. Историю опричнины также нельзя понять, если не учитывать процесс государственной централизации в условиях феодальной России и его незавершенность в XVI в.
Советской исторической науке надлежит дать решение еще многих вопросов, связанных с опричниной. Недостаточно изучены формы классовой борьбы в 60-70-х годах XVI в., особенности социальной политики Ивана IV. В частности, нуждаются в уточнении наши представления о направленности опричных репрессий. Не все еще сделано для понимания структуры опричнины, характера опричных учреждений и состава ее территории.
Настоящая книга и является посильной попыткой ее автора ответить на эти вопросы.
Обращаясь к источникам по истории опричнины, исследователь сталкивается с чрезвычайными трудностями. Многие из важнейших видов источников для 60-70-х годов XVI в. почти целиком отсутствуют. Так, мы почти совершенно не располагаем законодательными материалами, уставными земскими и губными грамотами. 1567 годом обрывается официальное летописание. Только небольшими отрывками представлены писцовые книги. Другая трудность — это резкая тенденциозность памятников, содержащих оценку политики Ивана Грозного. Здесь мы сталкиваемся, с одной стороны, с откровенно выраженной враждебностью большинства иноземцев, бежавших с русской службы, а, с другой, — с полемической нетерпимостью Ивана Грозного и Андрея Курбского. Вместе с тем можно считать, что все основные сохранившиеся материалы по истории опричнины в настоящее время уже опубликованы.
Благодаря неутомимой и кропотливой работе П.А. Садикова историк теперь обладает значительным комплексом актов по истории земельной политики в годы опричнины[252] . Несмотря на то что эти документы почерпнуты главным образом из монастырских фондов, они дают представление о характере «перебора» опричных земель и «людишек». В них обнаружились совершенно новые данные о возврате земель дворянам после отмены опричнины[253] .
В.Б. Кобрину удалось найти несколько весьма интересных актов, рисующих земельные владения опричников Черемисиновых и обстоятельства конфискации земель у боярина И.П. Федорова[254].
Еще Д.Я. Самоквасов издал целый ряд писцовых выписей, послушные грамоты и другие памятники из остатков новгородского архива[255]. До того времени мы не обладали столь красноречивыми свидетельствами беззастенчивого грабежа опричниками новгородских крестьян. Аналогичные факты теперь известны и для других районов Русского государства[256].
В. А. Кучкин обнаружил сотную выпись по Мурому 1566 г. — один из интересных документов, рисующих состояние городов и посадского населения в опричные годы [257].
Исключительное значение имеет Ярославская писцовая книга 1567–1569 гг., обнаруженная С.Б. Веселовским[258]. Это единственное описание земель центральных районов страны, дошедшее до нас от опричных времен. В книге содержатся сведения о землевладении в волостях Игрище, Черемхе, Едомской. Подробно описана огромная вотчина И.Ф. Мстиславского в Юхте, Слободище и Черемхе[259]. Ярославская книга позволяет по-новому поставить целый ряд проблем, связанных с земельной политикой в период опричнины.
Много разнообразных сведений находится в писцовых книгах городов Казани и Свияжска 1565– 1568 гг.[260] В частности, особый интерес представляют материалы по истории городского ремесла и данные о детях боярских, попавших в Казань и Свияжск в результате царской опалы. Писцовые книги Шелон-ской пятины 1571–1576 гг. рисуют состояние новгородских земель после опустошительного похода Ивана IV[261]. В Веневских и Епифанских писцовых книгах 1571–1572 гг. обращают на себя внимание крупные княжеские вотчины на юге страны в годы опричнины (в частности, И.Ф. Мстиславского).
Ретроспективно сведения о служилом землевладении в годы опричнины можно почерпнуть из писцовых книг Московского уезда 1573–1574 и 1576–1578 гг., Коломенского уезда 1577–1578 гг. и некоторых других[262]. Выпуклое представление о вотчине и служилых людях рязанского владыки дает сотная грамота 1567/68 г.[263]
В связи с почти полным отсутствием законодательных материалов [264] для изучения финансовой и судебной политики чрезвычайное значение приобретают жалованные грамоты, выдававшиеся духовным феодалам. В них мы находим и упоминания о земельных вкладах, и определение объема судебно-финансовых привилегий, и сведения о дьяках, выдававших грамоты. Составленный С.М. Каштановым перечень иммунитетных актов 1548–1584 гг. является ценным подспорьем для исследователей жалованных грамот. В нем около 150 грамот относятся непосредственно к 1561–1572 гг.[265]
За 60-е годы XVI в. монастырские приходно-расходные книги сохранились плохо. В нашем распоряжении имеются книги Кирилло-Белозерского монастыря за 1567–1568 гг.[266] и комплекс книг северного Николаевского Корельского монастыря (1560– 1563,1565,1567,1568–1571,1572-1576 гг.), хранящиеся в архиве Ленинградского отделения Института истории АН СССР (ныне Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН, далее — ЛОИИ ныне СПб ФИРИ)[267]. Представляют интерес книги Павлова Обнорского монастыря (декабрь 1568-январь 1570 г.[268] и фрагменты соловецких книг за 1571–1572 гг. (РГАДА, ф. 1201, № 207).
Из других хозяйственных книг, дающих картину феодальной эксплуатации в годы опричнины, отметим приходные книги 1564–1565 гг. и вытные книги конца 60-х годов небольшого Николаевского Антониева монастыря (Бежецкий Верх), изданные А.Г. Маньковым[269] . Всего этого, конечно, явно недостаточно, чтобы проследить сложные экономические процессы, протекавшие в феодальной деревне и в городе в бурные опричные годы.
Случайные фрагменты дошли до нас и из состава Царского архива. Но и они представляют исключительную ценность, ибо помогают постичь цели опричной политики и пути их осуществления. Множество документов архива, к сожалению, безвозвратно пропало в годы иностранной интервенции и крестьянской войны начала XVII в. О них сохранились лишь самые смутные упоминания в описях Царского архива и Посольского приказа 1614 и 1626 гг.[270] В последней (изданной только в отрывках) содержится краткое изложение статейного списка «из изменного дела 78-го году» о Великом Новгороде[271].
