Это не тот глагол. Мы его будем делать, что бы ни случилось. И МХАТу мы пилюлю вставим — это точно.
Я люблю эти несколько минут, когда можно не думать о карьере, а можно думать, о чем угодно. Эти минуты возникают, обычно, между репетициями и спектаклем, после обеда, когда уже поспал маленько или пописал, собрался в театр, одел тот костюм, что нужно, сварил кофе и у тебя в запасе еще минут 10–15, когда ты можешь ими распорядиться как заблагорассудится, и твоя совесть не осудит тебя ни за лень, ни за халатность, ни за что такое, оставит тебя в покое и удалится сама отдохнуть от чрезмерной бдительности. В эти-то минуты я, кажется, и живу, я свободен и могу думать что захочу и сидеть спокойно на стуле, не елозить.
Читаю Платонова «Фро» — но после него не хочется писать, тратить попусту время, так здорово, просто давит. Казаков же наоборот, после него хочется попробовать, и не потому, что, мол, могу так же, а нечто другое.
Дина вызвал Гоша[4] на сцену, и они крепко расцеловались. Толпа завопила: «Гитару Дину», «Браво». Мы стояли оплеванные его успехом. Зоя[5] передала слухи из кабинета гл. режа: «Дину понравился Пьеро»[6]. «Не буду теперь ни с кем здороваться». Пел хорошо, но не боле. Чего-то мне не хватало. Самобытности либо голоса, в общем, Высоцкий успех имел больший. Дин сказал: «Режиссер и артисты, совершенно очевидно, люди гениальные».
Вообще, он прекрасный парень, американцы очень похожи на нас.
Зайчик, смотря все соревнование с Дином наших менестрелей, заставляет меня петь русские песни, «так хочется показать всем, на что способен русский человек». Можаев: «К вам как ни придешь, все веселье, веселье. Месяц походи, и работать не захочешь».
Репетиция «Кузькина» с Б. Глаголиным. Господи, помоги. Боюсь, как бы не умереть или б войны не было, — пока не сыграю Живого.
Из дома не пишет мать. Разобиделась вконец.
Вчера заработал 30 рублей. Раздал долги. Купил бутылку водки, торт. На концерте пел Вертинского «Пьеро». Пожилой дядечка поблагодарил и сказал, что я исполнил лучше, чем это делал автор. Лестно.
1967
Сижу. Жду. Сейчас Регина будет заляпывать мои зубы. «Галилей». Завтра и послезавтра выходные дни. Так и не придумал, чем их занять. Больше всего хочется писать. Дня два писал бы без перерыва где- нибудь на «Автозаводской», может быть, спал бы в середине дня часа по два.
Регина обнаружила еще две дыры в моих зубах. Это уже анекдот, лечение вошло в мой режим как зарядка. Хорошо, хоть врачиха приятная, а то бы вообще тоска, так хоть юмор какой-то появляется. Можно полюбить и разлюбить, круг флирта начался с зубов и кончился зубами. Можно подумать, что она нарочно делает дырки, но ведь ее коллегша подтверждает наличие дырок.
ВТО. Я и Венька[7] отпросились у жен. Банкет устроил Высоцкий. Говорили, — о сказке, об устройстве Люси[8], о каком-то сценарии для нее, может быть, самим придумать.
Новое дело у меня в жизни — долг перед Люсей, надо что-то сделать для нее.
Первая репетиция с Сегелем.
— Не старайся очень.
До перерыва шло отлично, после — чушь, ужас, но, господа пр. заседатели, я еще не сказал своего последнего слова. Любимов смотрел «Пакет».
— Валера, мне очень понравилось.
Я обалдел, очень рад был, весь день счастливый. А жена снова канючит, злая, колючая, недовольная моей вчерашней вылазкой. Поистине — за хорошее надо платить. Как мне жить? Что делать? Мрак. Неизвестность.
Купил машинку. Теперь твоя душенька довольна? Не знаю, что я с ней буду делать, готового ничего нет, а что есть — переделывать да переделывать. Но… взялся за гуж, теперь карты в руках, надо писать.
«Антимиры». С аэродрома явился Андрей[9]. Прилетел из Флоренции, спасал искусство от наводнения. Читал. Забывал, обещал закончить в следующий раз.
Репетиция «Маяковского». Ничего пока не соображаю, нравится Любимов, даже больше, — поменьше бы он только говорил о дисциплине.
Сплошные разговоры о Любимове, о его неуважении артистов, о жлобстве, о «Маяковском». Свалив неудачу «Героя» на артистов, Любимов с радостью подхватил перепевы идиотов об отставании актерских воплощений от режиссерских замыслов. Чем дальше, тем больше. Уговаривает меня не сниматься.
— Дерьмовый сценарий, зачем. Хорошо снялся в «Пакете». Практически ты выпадаешь из «Пугачева», да и с «Кузькиным» будет трудно.
Откровенное запугивание, правда, он был под парами.
Печатаю «Стариков», писать некогда, боюсь войны с китайцами, мне бы выкроить пять лет, и я бы кое-что сделал.
Глаголин ходил к Можаеву.
— Условия ужасные, дом — развалюха, страшно… как он живет?
— Что Можаев?
— Грустный, как собака, жена у него прелесть, латышка.
— Она работает?
— Да, редактор какой-то.
— А на вид такая простая!
Левина из разговора с Любимовым в машине об артистах.
— Забурели артисты, забурели, даже Высоцкий. Единственный, пожалуй, кто держится — Золотухин.
Очевидно, она не сказала вторую половину фразы:
— Пока не сыграл Кузькина.
Идея. Вчера, сегодня, завтра.
— Премьер Италии сказал, что артисты забурели.
— Зажрались, формализм, не общаются… не по-живому…
