Рутгер бросил на своего героя взгляд, исполненный глубокой признательности.
Хвала прайму! Хоть кто-то никуда не собирается.
Вдруг поднялся Людвиг, который весь вечер апатично сидел рядом с Буджумом и, с отсутствующим видом, ковырял зубочисткой в пудинге.
– Хозяин, можно я буду краток?
Рутгер кивнул.
– Мы с Зубаном тоже нагулялись. И, в отличие от некоторых здесь присутствующих, никаких катарсисов у меня в Праймзоне не было... Я, правда, допускаю, что осознание того, что именно произошло там, за границей обыденного, придет ко мне позже, когда я как следует все осмыслю... По пока – пока я совершенно равнодушен к неистовым поискам себя. Я – обыватель. Обыватель на службе сиятельного лорда Данзаса!
Теперь уже Рутгер улыбался во все зубы. Людвиг, Буджум – ну разве не молодцы!
Он даже втайне надеялся, что Фрида и Шелти, узрев такую решимость со стороны товарищей, тоже переменят свои решения.
Последним заговорил Дитер.
– Друзья мои! В отличие от вас, в Праймзоне мне совсем не понравилось. Там уныло, страшно и голодно. В конце концов, меня там убили! Никогда не забуду, какой запредельной жутью наполнялась моя душа, когда я падал с этого растреклятого виадука, влекомый бичом раненой твари... И ничего нового я там не постиг! Наверное, в силу врожденной тупости... Лес рубят – щепки летят. Есть такая поговорка у простолюдинов. Так вот: я чувствовал себя такой щепкой. Ну, которая летит. И лететь ей совсем не нравится! Мораль: не знаю, о чем это вы все тут... Не знаю и знать не хочу!
– А что твои крысы? Такого же мнения? – лукаво спросил Тео, который, хотя в Праймзону и не ходил, но тоже хотел вставить слово в общую беседу.
– У крыс, как известно, стайная демократия. Сегодня стая проголосовала за то, чтобы еще месяц провести в Медной Крепи и никуда не ходить. Против был только Босх, самый горячий. Ну а Нюх – от голосования воздержался.
– Неплохо там у вас... По-современному, – усмехнулся Рутгер. Он так и не понял, шутит Дитер или нет по поводу 'стайной демократии'.
Вдруг Рутгер почувствовал, что должен взять инициативу в свои руки. Ведь если он не сделает этого, до индейки, фаршированной грушами и смоквами, неровен час, вообще не дойдут руки! Так они и будут сидеть над остывшими яствами и делиться своими снами, прозрениями, впечатлениями и воспоминаниями.
– Друзья мои! Я внимательно выслушал всё, что вы мне только что рассказали, – произнес лорд Данзас. – И я постараюсь обдумать всё услышанное. Увы, в данный момент я голоден и устал. И всё, чего я хочу – это бокал розового вина... Я знаю, что именно я принимаю главные решения, те самые решения, без которых никакие путешествия невозможны... И я знаю, что вы бы хотели, – Рутгер посмотрел на Фриду и Шелти, – чтобы я принял эти решения как можно быстрее... Однако, я обладаю правом не торопиться... И я этим правом пользуюсь! Поэтому... я призываю всех попробовать угощенье, которое сегодня изготовил лучший повар отсюда и до столицы Империи, господин Домреми!
И Рутгер широким жестом обвел стол. Слуги бросились наполнять высокие бокалы.
Ну а утром следующего дня Рутгер понял, что настала пора сделать то, о чем он втайне мечтал со дня прощания с Анабеллой у ворот замка Зальцберг.
Он взял белый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и начертал своим расхлябанным почерком закоренелого рубаки:
'Анабелла! Я люблю тебя. И желаю на тебе жениться. Если ты хочешь того же, напиши одно слово на обороте этого листа'.
Его сердце бухало как кузнечный молот.
Затем он вызвал к себе Буджума.
– Я знаю, тебе надоело работать почтовым голубем, – извиняющимся тоном сказал он. – Тем более что на часах второй час ночи... И все же я очень прошу тебя: слетай в замок Анабеллы и передай ей это письмо!
– Но ведь бедняжка, наверное, уже спит! – попробовал отбояриться Буджум.
– То, что я написал ей в этом письме, стоит того, чтобы ради этого проснуться!
Глаза хозяина сияли. И по этому-то сиянию молниеносный понял: речь идет о чем-то действительно важном. А значит, спорить бесполезно...
Свадьбу сыграли через три месяца.
Весь первый месяц свадебных приготовлений Рутгер только и делал, что обсуждал с Анабеллой детали торжества. Как это ни комично, но для Анабеллы было действительно важным, будут ли в гирляндах, украшающих стены замка, преобладать ромашки или же садовые лилии.
Весь второй месяц приготовлений Рутгер только и делал, что утрясал с папашей Анабеллы подробности их совместного с Анабеллой быта. (К слову, Пипин Длинный, лорд Сентор, считал Анабеллу сокровищем, недостойным общества лорда Данзаса. И если бы не истерики с обмороками, которые ежедневно закатывала папе по уши влюбленная дочурка, Рутгеру никогда не светила бы такая выгодная партия...)
А весь третий месяц приготовлений Рутгер отсиживался в подвале возле прайм-индуктора (самом тихом месте его владений!) и размышлял над тем, что Иманд написал ему в письме, которое служило ответом на свадебное приглашение.
Иманд поздравил Рутгера с важным шагом в его жизни. Иманд сказал, что на торжестве быть не сможет, ибо он, де, вместе со своим старым другом Грегориусом, затеял 'одно дело, упоминать о котором в письме я из суеверных соображений не стану'. А в конце Иманд сообщил, что считает большой честью для Рутгера породниться с Анабеллой, которая, только тс-с-с, это страшная тайна, является прямым потомком императора Александра по линии своей матери...
