А за с папкой — мальчик с кубком, футболист, надежда школы, бьёт двумями он ногами, обе правые ноги. А за с кубком — мальчик в шапке, потому что этот мальчик голову чесал всё время и досрочно облысел. А за в шапке — мальчик с ручкой, он умеет этой штучкой и немножко глуповатый, видно, дудущий поэт. А за с ручкой — мальчик с ранцем, он в окошки любит прыгать, а с четвертого этажа даже может затяжным. А за с ранцем — мальчик с рыбкой, в голове буль-буль карасик, из ушей вода сочится, затрудняя понимать. А за с рыбкой — мальчик с птичкой, только птичка улетела, и теперь он птичку ищет ночью, днём и в выходной. И последним, за без птички, в школу весело шагает их товарищ подполковник, тоже чем-то молодец. Он учитель подготовки, раньше был такой же школьник, а потом от подготовки стал советский офицер[495]. Стихотворение показывает тот механизм, в соответствии с которым предложно-падежное сочетание оказывается способным застывать, превращаясь в слово. В лингвистике это называется лексикализацией словосочетаний. Результатом этого процесса являются, например, слова заграница, подмышка, подкорка, фармацевтический неологизм длянос.
Косвенные падежи существительных (творительный, предложный и родительный), соединяясь с предлогами, образуют понятия и выполняют в тексте номинативную функцию. Поэтому оказывается возможным присоединение предлога (за) — уже к каждому из сочетаний как к цельным словам. Сочетания с папкой, с ручкой, с кубком, в шапке, с ранцем, с рыбкой, без птички становятся метонимическими обозначениями лица. Омонимическая игра порождает не вполне приличные сочетания (за с ранцем), что типично для подросткового и солдатского юмора. Метонимия становится у Левина, как это часто бывает в языке, способом продемонстрировать, что личность игнорируется. Кроме этого, метонимия в стихотворении мотивирована на сюжетном уровне фрагментарностью восприятия: из зримой ситуации вычленяются четко фиксированные, одинаково организованные детали. Речь идет о военной подготовке. Существенно также, что описываемые персонажи — мальчики. Левин как будто показывает нам то, о чем писали психологи и лингвисты: в процессе овладения языком ребенок запоминает уже готовые грамматические формы (см.: Леонтьев 1965: 98–99).
Александр Левин с удовольствием занимается изобретением слов, создавая и называя воображаемое, как, например, в таком стихотворении:
ОРФЕЙ Здесь чичажник и мантульник, лопушаник и чиграк, волчий локоть, загогульник, самоед и буерак. Вьются стайкой пятихатки, злобный вывертень жужжит, тихо ползают мохнатки и перчаточник бежит. Всяк несёт своё устройство, всяк вершит своё еройство. Под крупиной толкунец водит бойкий па-де-дец. Голубника костенеет, мухоедка яйца греет, ерофеевка шуршит, стрекомысло так лежит. Аполлонница с нимфеткой над лиловою клевреткой, а безвредень над ваньком, изумительным цветком. А на пне ветлуги старой я сижу с моей кифарой,
