не был.
Вимаюк внимательно выслушал рассказ Яралока Вандика о том, что тот увидел на месте катастрофы. Хотя его имя означало «Бесстрашный в войне», Вимаюк был довольно осторожен. Он участвовал во многих битвах и знал, чем кончается война. Его младший брат Синангке Вандик был смертельно ранен в битве. Вместе с Яралоком Вандиком они решали, стоит ли вести мужчин Увамбо на бой. И к этому решению вожди относились очень серьезно.
Вимаюк позвал своего второго сына Хеленма Вандика и попросил, чтобы он по-дружески отнесся к существам, которых туземцы приняли за небесных духов, сошедших на землю по легенде «Улуаек». Хотя возвращение духов означало конец света, Вимаюк Вандик верил в то, что все может обойтись к лучшему. Он надеялся на то, что новые времена будут хорошими для его народа.
Вимаюк Вандик хотел проявить гибкость, раз уж представилась такая возможность. Он и его народ были торговцами. Они часто уходили за двадцать миль от родной деревни в долину Балием, на территорию племени дани — в долину, которую белые люди назвали Шангри-Ла. Там они обменивали перья райских птиц, тетивы, луки и стрелы на раковины каури, свиней и табак. Если во время торговли начиналась война, то они присоединялись к сражению на стороне своих торговых партнеров, даже если противники не были их врагами. Это было хорошо для торговли, да и весело тоже. Когда Вимаюк увидал, что пришельцы улыбаются и предлагают им дары, то решил подружиться с духами. Встреча произошла на поле Мундима — там, где текла река Мунди.
ХОТЯ МАРГАРЕТ ПРОДОЛЖАЛА называть туземцев «дикарями», она поняла, что в Голландии их представляли совершенно неправильно:
«Их рост был вовсе не семь футов — от пяти футов четырех дюймов до пяти футов семи дюймов. При ближайшем рассмотрении они не показались мне очень свирепыми. Они были черными, как туз пик, и обнаженными, как птицы во время линьки. Их одежда состояла из пояса на талии, к которому спереди был подвешен гульфик, а сзади большой трехконечный лист, напоминающий хвост. У некоторых выше локтей виднелись браслеты. Браслеты были двух видов — плетенные из тонких веточек и меховые… У всех, кроме Пита, на головах были сетки, которые свисали на спину. По крайней мере, мне показалось, что это сетки. Сетки были сплетены из толстых нитей. Судя по всему, на Новой Гвинее они выполняли ту же роль, что и наши сумки для покупок. В этих сетках лежало все, что могло туземцам понадобиться. Ведь карманов-то у них не было».
Маргарет поморщилась, почувствовав сильный, резкий запах пота, смешанного с прогорклым свиным жиром, которым туземцы смазывали кожу. «Питу и его парням явно нужна была ванна и розовая вода, — записала она. — Ветер подул с другой стороны, и я мысленно взмолилась, чтобы им побыстрее все надоело, и они отправились бы домой».
Чувство было взаимным. Запах не понравился не только Маргарет. Вимаюк и Яралок сказали своим детям, что духи ужасно пахнут. Впрочем, это неудивительно, если вспомнить о гангренозных ожогах Маргарет и Деккера. Кроме того, они три дня брели по джунглям и не мылись.
Маргарет обратила внимание на стаи мух, которые кружились над порезами и царапинами на коже туземцев. Она поразилась огромным ногам дикарей — «мы никогда в жизни не видели таких огромных, плоских ступней». Американцы решили, что все подошедшие к ним дикари были взрослыми, но во время рукопожатий и приветствий Маргарет увидела, что за мужчинами идут мальчики — они прятались, пока дружеские отношения не были установлены.
Туземцы развели костер — кто-то расщепил палочку и начал быстро тереть ее о ротанговую лиану, чтобы получить искру. На костре туземцы собирались приготовить сладкий картофель — «хипери» на их языке. Макколлом наклонился и выдернул растение, напомнившее ему ревень, который рос в его саду в Миссури. Он стряхнул с корней землю, откусил черенок листа и почувствовал, что из его ушей повалил дым.
«Это была самая острая штука, какую мне доводилось пробовать в жизни!» — вспоминал он позднее. Он выплюнул откушенный кусочек, что вызвало у туземцев взрывы смеха. У всех, кроме одного.
Суровый туземец начал что-то энергично говорить «Питу». Американцы решили, что они покусились на его личное поле. Маргарет испугалась. Этого туземца они прозвали «Смутьяном». Но «Пит» его не послушал.
«Хозяин поля обратился к вождю, — вспоминал Макколлом, — вождь повернулся и сказал: „Заткнись“. И с этого момента мы стали друзьями».
НЕДОВОЛЬНЫМ, СУДЯ по всему, был Пугулик Самбом. Дочь Яралока, Юнггукве, вспоминала, что его возмущение было связано вовсе не с посягательством на урожай, а с самими пришельцами.
«Пугулик кричал всем, что из-за духов произойдет что-то плохое, — рассказала она через переводчика. — Он говорил: „Они духи! Они духи! Они призраки! Не ходите с ними!“»
Юнггукве видела, как Пугулик бегает по поваленному дереву — напуганный, а не разозленный. Он твердил, что пришельцы — это «могат», духи, призраки, от которых хорошего не жди. Женщина, за которую Юнггукве ухватилась при виде «Гремлин Спешиэл», была женой Пугулика, Марук. Забавно, но ее имя означало «плохая». Марук вторила мужу. К счастью для американцев, сторонники Вандика преобладали. Туземцы решили принять чужаков гостеприимно — и неважно, духи они или нет.
АМЕРИКАНЦЫ ПЫТАЛИСЬ УБЕДИТЬ туземцев принять нож Макколлома в подарок и попробовать леденцы.
«Нож они взяли с любопытством, — вспоминала Маргарет. — Мы попытались показать им, что леденцы можно есть. Мы открывали рты, брали леденцы в рот, облизывались и казались очень довольными — хотя по вкусу они нам напоминали яд. Конечно, туземцы нас не понимали. Мы подумали, что стоит дать конфету кому-нибудь из мальчишек, сопровождавших Пита и его людей. Но когда мы протянули конфеты детям, „Смутьян“ начал бегать и кричать. Он не успокоился, пока мы поспешно не отступили».
Встревоженная, Маргарет порылась в кармане и нашла компактную пудру с зеркальцем. Она открыла ее и протянула «Питу», чтобы он увидел свое отражение. Довольный Вимаюк передал зеркальце другим туземцам. «ЕСЛИ И ЕСТЬ В МИРЕ ЧТО-ТО, ЧТО ПОМОГАЕТ ПОДРУЖИТЬСЯ С ДИКАРЯМИ, ТО ЭТО ДЕШЕВАЯ КРАСНАЯ ПЛАСТИКОВАЯ ПУДРЕНИЦА ИЗ АРМЕЙСКОГО НАБОРА, — ПИСАЛА В ДНЕВНИКЕ МАРГАРЕТ. — ОБНАЖЕННЫЕ ТУЗЕМЦЫ ПРИШЛИ В ВОСТОРГ И ЗАТАРАТОРИЛИ, КАК СОРОКИ, ПРИ ВИДЕ СОБСТВЕННЫХ ЛИЦ».
— Мэгги, — сказал Деккер, — ты должна написать домой, чтобы миссионеры запаслись пудреницами.
МАРГАРЕТ БЫЛА ИСТОЩЕНА и физически, и эмоционально. Обожженные ноги мучительно болели, и она буквально рухнула на землю. Туземцы тут же сгрудились вокруг нее, присели на корточки и стали смотреть. Маргарет взглянула в зеркальце и сразу же поняла причину их любопытства.
В дневнике она написала, что стала вовсе не первой белой женщиной, которую увидели дикари. Она была «первой черно-белой женщиной». Из-за ожогов левая сторона ее лица потемнела, а правая оставалась белой. Брови и ресницы были опалены, а нос распух. Стрижка Макколлома не помогла — когда- то красивые и блестящие волосы Маргарет теперь торчали клоками во все стороны. Маргарет и не
