хлебы сиротские эти…
Пойдем спать в золотых ржах ржах ржах…
…Наталья Наталия а где родители твои — дальные пыльные други мои душанбинские? Иудей Иосиф и русская Людмила насмерть неразлучные как Русь и Израиль как Спаситель и Крест, а?
А заживо убитый родной город Душанбе доныне гонит гнетет меня и не дает уснуть мне уже много дней…
И там была тишина провинциальная заводь тихих семейных гнезд и чада дети младенцы хрупкие беззащитные резвились в многолюдных солнечных сонных дворах прянопыльных…
И там хватало всем азиатских тучных плодов и вина и хлеба и мяса гиссарских курдючных баранов…
…же огонь восстал меж домов и человеков? и стали гореть детские подушки и игрушки и в ночах бессонный детский плач и рыданья всхлипы матерей явились?..
И ночные сонные плодовые матери зарыдали над чадами своими…
А мы с родителями моими Иосифом Израилем и Людмилой Русью поехали на реку Верзоб-дарью в ущелье Варзобское колыбельное возлюбленное мое…
И там пили вино и ликовали дышали речным целебным ветром и в котле казане бухарском отец мой Иосиф готовил бухарский плов…
И уже сладкий дым шел стлался над хрустальной рекой а я пошла золотисто серебристая как форель нагая в родную реку блаженно снежнопенную ледяную мою по заводи жемчужной в залив златистых колосистых форелей ханских…
И тут! тут увидела содрогнулась, потому что по хрустальной воде пошли глиняные нити струй темные страшные… и это было начало неслыханного наводненья и сели глиняной удушающей…
И тут вмиг река хрустальная необъятно вздулась и пошла разметалась огромными глиняными валами хребтами гибельными и я увидела как серебряная форель выскочила выбежала выметнулась на берег с задыхающимися забитыми глиной текучей жабрами и изникла на приречном песке…
И тогда страшно закричали матерь и отец мои чтоб я бежала на берег но берега уже не было а всюду были волны скользящие живые глиняные текучие потопные…
И запахло от воды глиняным родильным запахом первотворенья перволепки человеков и хотелось тянуло уйти вернуться в эти живые утробные глины влекло смертно сладко тайно как новорожденный алчет вернуться в теплую утробу лоно тайное матери…
И казан наш с кипящим душистым пловом как щепка сгинул в исполинских глиняных волнах…
И так свежо величественно животно веяло пахло водяной пылью огромных глиняных валов хребтов водяных бешеных рассыпающихся гор гор гор, что я закричала радостно и так мне хотелось прыгнуть и сгинуть навсегда в этих божьих безумных первозданных животворных глинах! ай!.ю.
И что же я тогда не ушла в этих зовущих сосущих неистово свежих глинах глинах текучих первобытных сладчайших могилах могилах!..
…Тимофей Пенфей! и зачем я осталась тогда на брегу и увидела девичьими глазами то что не должны видеть глаза человека?..
Но сказано в Книге, что Господь дает человеку только те испытанья что он может пережить…
…пережила… Но зачем это?..
…Тут и появились на кипящем кишащем другом берегу те те те автоматчики — уже война началась а мы не знали… на веселом блаженном берегу том том…
И автоматчики дико раздирающе растопыренно закричали завопили шало одурманенно как все блаженные анашисты шанокуры кромешникикурильщики конопли да мака…
И они завопили с другого берега перекрывая маслянистый шум глиняных валов
И они направили на отца моего дула стволы автоматов своих и закричали:
— Эй правоверный мусульманин! Эй покажи нам зебб свой фаллос! и мы поглядим — сделал совершил ли ты обрезанье иль ты коммунист необрезанный проклятый?..
Тогда мы совершим сделаем тебе пулями нашими святое обрезанье древнее!..
Встань боком! Не страшись — мы будем стрелять только по концу зебба твоего!.. Мы снайперы и бьем точно — по крайней плоти… Слаще любых хирургов!..
Мы только отрежем меткими пулями отобьем отделим отсечем нежно неслышно твою безбожную крайнюю плоть-шкурку… Тогда отец мой сказал мне:
— Дочь моя уйди за валуны а я исполню приказ их ибо иначе убьют нас!.. Я не боюсь смерти но жаль мне до потаённой кости и сердечной аорты юность твою только зацветшую, девочка моя…
И когда я уходила за валуны, я увидела что отец мой спокоен был и величав…
Тогда я ушла за валуны а отец мой спокойно и гордо обнажился разделся и встал под пули их и закричал им:
…вырос при Генералиссимусе Сталине а Он не дал мне совершить обрезанье… Теперь вы совершите древний обряд святой этот… Теперь великий Генералиссимус мертв и не станет Он мешать вам… И отец мой улыбался и нагой постаревший поникший стоял на брегу под автоматами их… И я чуяла что он боялся не пуль а глаз моих….
Тогда они стали стрелять из автоматов вначале короткими а потом долгими очередями…
Но были они пьяны и одурманены анашой, и пули кривые хмельные их шли мимо снежнобелого родного отца моего нагого…
…Ах Тимофей Пенфей фараон Птоломей мой! но тут — иль я сошла с ума от горя за отца моего? но тут из кустов чашкового чадящего приречного боярышника цветущего вышел Генералиссимус Сталин в голубом мундире генералиссимуса и Он сказал автоматчикам и в этот миг бушующая река вдруг притихла смирилась:
…защищал народ мой при жизни моей и буду защищать его после смерти а без меня народ мой сирота и всякий будет убивать угнетать обрезать его но я не дам!..
И некому защитить безвинного советского человека кроме усопшего Отца Генералиссимуса…
И тут к ужасу автоматчиков покойный Генералиссимус встал перед нагим отцом моим и закрыл его усопшим телом своим и пули стали отлетать от находчивых стальных ладоней Генералиссимуса словно от каменных преград и стали глухо сочно отскакивать падать в глину реки…
Но тут слепая от страха мать моя бросилась закрывать отца моего от пуль…
И тут пули вошли в неё бесшумно… и она сорвалась с прибрежных скал и камнем упала и влеклась тщилась рушилась ползла уже неживая…
…тут впервые увидела как человек бьется когда смертельное инородное железо рвет его вторгается в него и останавливается замирает в нем в живом…
И этот человек родная моя мать и она бьется вьется по берегу как выхваченная выброшенная на берег рыба и вот в последнем трепете, в последней дрожи замирает одна нога но вторая еще бьется трепещет царапается ищет словно отдельно от тела но потом и она умирает присоединяясь к оттрепетавшей первой… и они присоединяются навек к вечно усопшей природе…
Какая огромная длинная жизнь и какая мгновенная смерть…
Я впервые увидела Тимофей Пенфей как убивают человека и как он бьется на земле за жизнь и не хочет уходить с земли безвинно беззащитно…
И этот человек моя мать безвинная…
