…А я еще хотел спасти его. А я еще пожалел его…
Но тут он вновь явился в роскошном, последнем своем волчьем великолепии:
— Профессор! Лауреат нобелевский! Хватит босым по снегу ходить… Идите ко мне на рынок… У меня целая банда… целая кафедра бывших профессоров и доцентов!.. Я поставлю вас на рыбу и икру!.. Тысяча баксов в месяц!..
…О Боже! как слаб человек!
Опять я пожалел его и засомневался, но он уже уехал…
Ступни мои в снегу заледенели, загуляли, зачерствели, и я бегом вернулся в дом свой…
Глава шестнадцатая
ВЕЛИКАЯ ТАЙНА
…Есть тайны более древние, чем человек…
…В Последние Времена явятся на землю люди, которые давно умерли… И те явятся, кто еще нескоро родится…
Но это будут одни и те же люди…
…Люди хранят память об одном Потопе, а змеи помнят много потопов…
…В доме сыро было от первоснежья ноябрьского, дом мой ветх был, и героическая, огненная тень бывшего боевого генерала-хозяина не спасала меня от сырости…
Я затопил камин — эта роскошь генеральских времен еще дымила в доме моем…
Я вспомнил Ивана Бунина, классическую, византийскую поэзию которого я, кстати, люблю больше его слезливой, старческой, похотливой прозы:
…Что ж, камин затоплю, буду пить,
Хорошо бы собаку купить…
А у меня была Эфа…
Я надел давно дырявые шерстяные носки и сел к огню…
Раньше такие носки я выбрасывал, но нынче, в блаженнейшую эпоху демократии, мне казалось, что дырки так же необходимы носкам, как вентиляция домам.
Я уверен, что скоро какой-нибудь очень предприимчивый, талантливый бизнесмен начнет выпускать дырявые — для вентиляции — носки и заработает миллионы на этом блефе, ведь нынешняя Россия, или РФ — страна сплошного, необузданного, необъятного обмана, блефа, диавольской, скоморошьей пантомимы и, как нагой череп, скалящегося со всех телекиноэкранов блудливого глумословия…
А в древней Книге сказано, что в аду глумословов будут вешать за язык, а ростовщики будут вечно перебирать, пересчитывать дрожащими пальцами огненные монеты…
Увы! Увы!..
Но!..
Но я сидел у огня и вспоминал разговор с Хасан-ханом….
Потом я ударил в ладоши, и явилась Эфа…
Я взял хлеб, и налил на него вино, и дал ей, но она не взяла… Она сыта была от живицы моей, от моего напрасного перламутра…
Мне стало не по себе…
Ужель это ее еда?..
Она легла у ног моих и уснула…
Я гладил ее по чутким рожкам…
Я обнаружил страшную, поразительную историю: вот эфа спит у ног моих…
И я говорю на русском языке — и она спит…
Тогда я говорю на английском и немецком — она спит…
Но вот я говорю на таджикском языке, на фарси, на языке древнеперсидских Царей: “Ман туро нагз мебинам! Ман туро нагз мебинам!.. Я тебя люблю!..”
И к моему древнему ужасу змея открывает глаза, и поднимает малахитовую головку, и желтый пламень в овальных значках оживает, как две неспокойные свечки…
Я понял: она знает, помнит этот язык…
Язык её Царей! да!.. Ее язык!..
…Ах, Эфа! Эфа!
Я думал, что я знаю всю! всю древнюю, дочеловечью Тайну твою!
Я много лет разгадывал Её!
Но рассказ Хасанхана о влиянии черешни на мужское семя еще более обогатил Тайну эту!..
Я вдруг понял, почему на древней миниатюре так блаженно ликовал Царь Дарий Гуштасп I, объятый тремя коралловыми эфами…
Тогда я не обратил внимания на то, что рядом с ним стояли огромные китайские фарфоровые вазы, наполненные малиновыми черешнями…
Цари вкушали эти страшные будоражащие ягоды…
Цари знали об их бешеном влиянии на семена мужей и на ставшие вдруг малиновыми, ослиными, воспаленно долгими зеббы-фаллосы их…
Цари знали, что они погибнут скоро, но они самоотверженно хотели нечеловеческого наслажденья — пусть даже ценой близкой смерти!..
Да?..
Эфа бездонно спала у моих ног…
Ах, подруга моя!..
А ведь я знаю тысячелетнюю, допотопную историю твою! Страшную Тайну дочеловеческую твою!..
Я много лет в Фан-Ягнобском ущелье изучал живую жизнь твою, и в древних самаркандских и бухарских книгохранилищах искал следы твои в увядших рукописях, манускриптах, поэмах….
И вот в Бухарском медресе Аль-Араби я нашел в рукописи стихи древнего тюркского поэта и ученого муллы Олжаса Иездигирта Сулаймони…
Гениальный словознатец Олжас Йездигирт Сулаймони высказал несколько гениальных догадок о первоязыке, на котором говорили Адам и Ева в раю.
