Матерь — слышишь — там поет томительный куриный утиный наш сарай!..
Пойдем туда!..
Там Софья-Кобылица и Абдулла-Онагр соплелись телами в пухе и перьях испуганных птиц!..
Но я знаю тайну их!..
Да!..
И тут!..
И тут в тумане перекрывая крики уток петухов и кур слышится радостное свежее мокрое весеннее заливистое раскидистое вольное степное ржанье свист!..
…Сынок! Тимоша!.. Это лошадь алая шелковая Миколы Пасько-Корыто зовет кричит!..
Он вернулся! Он с ногами! Он не убит!
Он с Чинары Сасанидов не летит!.. Это его лошадь ржет поет томит!.. Сынок бежим!..
…Нет, мать! Берегись!.. Это не его лошадь!.. Это Софья-Лакрима Софья-Кобылица!.. Софья Емшан!.. ржет поет ликует бежит!..
…И тут прямо на нас из тумана выходит выбрасывается выносится высвобождается выпрастывается возникает ярая молодая узкая тугая ахалтекинская кумысная гонная кобылица…
И она едва не набегает не нападает не валится на нас, но отклоняется обдавая нас голубыми колодезными талыми свежими очами и ярым сильным паром-слюной слезой…
И она ржет и трясет ладной головой…
И она вся белая белая белая сахарная словно она в белом жемчужном медицинском халате…
И она в тумане обрывается изникает тонет тает мерцает дивная пропадает…
И там где она прошла в тумане — там долго туман зияет не зарастает — там долгая ясная тропа щель проход тропа-рана в тумане не зарастает не заносится не затягивается туманом…
…И тут вопль рев вой хмельной косой бредовый раскидистый счастливый звериный разносится в тумане…
И мимо нас по ясной ахалтекинской тропе-ране не затянутой туманом проносится ярый слепой гонный святой дикий растопыренный онагр с раскосыми рысьими глазами и с дрожащими недужными контуженными ушами!.. да…
И я гляжу на него и у него с одной буйной косой раздольной ноги сапог солдатский обрывается отлетает и нога ликует копытом вольным беглым роговым обрастая…
Айя!..
И долго в тумане тропа кобылицы и онагра туманом не затягивается не расползается не расплывается не заполняется…
И зияет щель рана долгая в тумане!..
И дико дивно чудно слепо хищно бредово дурманно пыльно пылко пахнет диким полевым растоптанным разбуженным емшаном!..
И диким ярым слезным горьким укропом и диким сонным степным анисом!..
…Сынок! ты слышишь?
Как пахнет емшаном!.. Твой убитый отец Джамал-Диловар любил этот запах!..
Но откуда в нашем городе онагры?..
…И мы идем грядем бредем очарованные очарованные в тумане тумане…
И она плачет…
…Матерь… Дальная…
Матерь матерь Анастасия матерь неужель и эта нощь исхитилась изнемогла изникла изошла истаяла?..
Матерь…
А?..
…А утром ушли туманы.
А утром земля от ливней была сырая молодая свежая и усыпанная персиковыми миндальными алычовыми урюковыми лепестками ранними смертными лепестками довременными лепетными лестными лепестками…
Ай ранние персики урюки миндали алычи!..
Зачем зачем зачем вы довременно расцвели в ночь глиняных ливней повальных?..
Зачем цветы лепестки алавастровые забвенные утеряли в ливне утратили?..
И древо раннецветущее от ливня разрыдалось осыпалось обрушилось утратилось!..
Но!..
Так сладко так блаженно бражно в ливнях сладкими ранними хрупкими цветами лепестками полоскаться плескаться!..
Так блаженно первоотроку в ночь глиняных ливней семенами текучими жгучими изливаться!..
Айя!..
…Не рыдай мене куст алычи куст миндальный в ливне блуждающий опадающий!..
Не рыдай мене матерь…
Дальная…
И в каких ливнях блуждаешь?..
…А утром ушли туманы…
А утром вольный ветер с каратагских гор гор гор блаженно реял парил царил над нашим городом веселым Джимма-Курганом…
А утром ветер выдул вынул необъятный куриный утиный летучий пух из брошенного открытого пустынного сиротского сарая из Сарая Любви беглой Софьи-Лакримы Софьи-Кобылицы Софьи-Емшан Софьи-Странницы…
А утром неоглядный гулливый блудливый грешный святой вольный безбожный животный пух из Сарая Любви понесся над городом, напоминая суетным бражным веселым земляным земным жителям Джимма-Кургана о том, что есть в мире вольная забытая Любовь…
И носился и садился на жителей Джимма-Кургана пух любви необъятный, о которой забыли они в заботах о чреве своем, о семьях о животах, о чадах своих…
Ай город городок Джимма-Курган!..
Ай город родной дальный..
И весь ты заваленный засыпанный объятый одержимый объемлемый пухом любви кочующей…
Ай городок родимый объятый пухом любви!..
Ай где ты остался?..
Ай, ужели я навек с тобою распрощался?..
Ай земля! ай мир!..
Ай ты лишь Сарай Любви пухом божьим гулливым грешным неоглядным исходящий!..
Айя!..
Ай святый дальный дальный дальный…
Ай..
…А куры а петухи а утки в брошенном сарае одичали…
И бежали от яиц своих доверчивых покладистых…
А я ходил в заброшенный сарай и бил бил и крушил пил пил пил там брошенные яйца и улыбался… скитался…
…А брошенные вольные куры утки петухи одичали и когда полетели талые высшие перелетные дикие вольные птицы — куры утки петухи одичалые возлетели на крышу сарая…
