И она медленно не отрывая от меня глаз своих входит в гранат глухой слепой платья и в шелк текучий стрекозиный шаровар изоров сокровенных ее таящих девственность алую ее готовую открыться мне…
Но я успел успеваю увидеть взять вобрать тугой живой атлас ее серебряных круглых белых как баранье сало ног и курчавость первобытную межножья из которой человек исходит на землю…
Но я уже выходил из нее а теперь хочу войти в нее…
Ойхххйо!.. О!..
Старик отдай ее мне как отдавали недозрелых дев древним согдийским царям — а она увидела меня и сразу созрела
Она согреет мою ледяную как река Фан-Ягноб старость полелеет обогреет хладные чресла мои и забытый спящий зебб мой…
А я взращу и раскрою взлелею девий бутон ее и не будут переспелые плоды падать на землю палым ничейным золотом и становиться добычей птиц, червей и муравьев…
Она — сад урюковый златой несметный, а я садовник сборщик всех плодов ее…
Старик отдай ее мне…
Она — собака, а я пастух чабан ее… она — ягненок, а я орел-ягнятник ее… она — рыба форель, а я — река ее… она рыба — а я рыбарь ее… она — овца, а я — волк ее… она — златой урюк, а я — червь златой ея блаженный…
Старик, гляди — она вышла из льда реки увидела меня и преданно жертвенно бросилась ко мне и ластится ко мне и льнет и дышит, забыв про девий стыд потому что она узнала меня, и приготовила одежды свадебные свои на берегу Фан-Ягноба, и вот надела их задыхаясь от древней любви улыбаясь радуясь сгорая…
Айххххйя!..
И стала невестой древней согдианкой, а я ее ханом хозяином и в этом мире и в близком загробном…
Старик… отец Анахиты… отдай ее мне…
…Дервиш Ходжа Зульфикар… Ты нищий старый поэт…
Кому нужны старость нищета болезни твои и поэмы твои и смерть близкая твоя?..
Кто пойдет с тобой в смерть твою?
Дорога долгая земная твоя уже близка к пропасти…
Обрывается она за поворотом как фан-ягнобская забытая заброшенная дорога самоубийц…
…Ах многие странники погибли в фанских горах завороженные их красотой и зовом сладчайших пропастей — этих кратчайших троп путей в иной мир… в вечность… в царствие загробное….
Дервиш, любовь и смерть — это две дороги… а не одна…
Дервиш, пожалей ее и меня…
Ты уже прошел одну дорогу любви, а она еще не прошла…
Отпусти ее…
Пожалей меня…
Она безумная…
В пятнадцатилетнем человеке семя слепое бешеное мечется бродит как сель как камнепад в весенних горах… как волк пенный в курдючных кровавых отарах стадах…
Она убьет тебя… себя… и меня…
Старик горестно жует насвай-табак и плачут глаза его не от табака…
И побито умученно глядит на меня…
Потом он выхватывает из-за пояса-миенбанда самаркандский двуострый широкий нож, который может разрушить человека одним только прикосновением… сладостный успокоительный нож самоубийц…
— Этот нож достался мне от моего предка Амира Тимура из рода барласов… Этим ножом Амир бесшумно расправлялся со своими врагами… Этим ножом он построил величайшую Империю…
Империя без ножа — мертва…
Чем острей нож — тем сильней империя…
Когда нож притупляется — тогда империи погибают…
Я медленно ласково порежу себе вены — и оболью окроплю вас кровью моей… много крови пойдет на вас… на тебя, дочь моя… и на тебя, дервиш… Хватит с избытком на обоих…
А кровью безвинной омытые — куда пойдете вы?.. кто примет вас?..
Старик машет ножом передо мной и обнажает сизые вены на руках…
О Боже…
…Прощай, старик Абдураззок Табаррук…
Твои слова как пропасти фанские бездонные тропы в вечное Царствие Небесное что ждут уже меня…
Прощай, Анахита Ардвисура…
Святая согдианка древняя моя… лоно твое не тронут древляя рука моя…
И губы жениха мужа отчие материнские мои…
И урожайный как золотой урюковый сад фаллос зебб карагач мой родитель творитель человеков мой мой… и твой… не тронут лоно девье твое…
…Я иду бреду бегу от чайханы «Древняя Согдиана»…
Я плачу и слезы закрывают дорогу мою…
И ведут меня в пропасть сладчайшую… на дорогу самоубийц…
Не вижу не чую ничего кроме сладких блаженных последних слез моих…
Как в дальнем детстве я упиваюсь слезами обиды…
И вспоминаю: «Блаженны плачущие ибо утешатся…»
И я утешаюсь слезами слепыми и пропастями бездонными фанскими моими…которые ждут манят меня тайной загробья…
А она Анахита Ардвисура пятнадцатилетняя любовь вечная моя рыдает на дороге и безнадежно бежит за мной, а старик Абдураззок Табаррук из рода древних царей бежит за ней старый задыхающийся умирающий и утешает ее…
И мне раздирающе жаль его… и ее…
…Ах старец слепец плывущий в реке чувств…
И ты уже был рядом с Богом, и вот тонешь в любви земной, и рай уже не сужден тебе, но, может быть, эта земная Девочка — и есть рай твой?..
И что же ты бежишь от него?..
…О Боже!
Вот она догоняет меня и бьется задыхается рыдает от счастья…
И ты впервые трогаешь камышовые дрожащие жемчужные покорные персты ее и абрикосовые текучие губы ее и чуткие отзывчивые спелые отворенные шелковые яблоневые колени — о!.. готовые впустить тебя в девственность ее…
Она — беглянка тысячелетий — навек с тобой… навек! насмерть! наповал твоя! твоя… твоя…
Покорная птица райская мухоловка вечной любви твоя… твоя… бьется вьется навек в твоих руках… золотые тугие хлесткие косички ее скользят змеятся по лицу моему… щекочут ласкают лепечут покоряются расплетаются как у невесты в день свадьбы…
Косички ее мокрые от слез… и я целую их… щекочут они язык мой…
О Боже! разве не рай это… разве не рай…
А она шепчет:
— Дервиш, я из рода царей… А вы — последний царский мудрец и поэт на земле… и вам не с кем говорить…
И вы читаете ваши божественные небесные стихи низким баранам пыльных стад…
Но я разделю растворю одиночество ваше…
