«новаторство», ибо носителями его только в столице являются целых пять тысяч (!) вокально- инструментальных ансамблей (профессиональных и самодеятельных). Чуть ли не в каждом учреждении и предприятии есть свой ансамбль. К примеру, в одном Московском энергетическом институте их насчитывается пятнадцать!
А если прикинуть размеры их слушательской аудитории, да еще учесть, что самодеятельные музыканты сплошь и рядом усердно копируют своих профессиональных собратьев (или полупрофессиональных, хотя бы тех же «Молодцев»), то можно уже говорить о них как о явлении, затрагивающем основы нашей национальной культуры, могущем подрубить народные корни, привнося в музыку чуждые интонации.
Хотим мы этого или не хотим, но присутствие вокально-инструментальных ансамблей в нашей жизни — объективный факт. И он довлеет над нами, над нашими представлениями об искусстве. В результате засилья этих ансамблей как бы исподволь прививается идея, что необходимость глубокого музыкального образования себя исчерпала, что путь в искусство прост и приятен, что он не требует особого труда — ведь освоившие несколько аккордов электрогитаристы собирают пяти-семитысячную аудиторию в огромных дворцах спорта при полном аншлаге.
Так происходит обесценивание традиционных критериев качества, чему опять-таки способствует радио, телевидение. Раз очередной незрелой, но зато «модной» звезде эстрады предоставляется всесоюзная телетрибуна, значит, надо полагать, это и есть эталон высшего или, по крайней мере, высокого качества, образец, достойный подражания.
Как велика в этой связи воспитательная, я бы сказала, роль наших признанных вокалистов — Архиповой, Огнивцева, Образцовой, Эйзена, Синявской, Козловского и других, вкладывающих в исполнение и народной и советской песни высокий академический профессионализм, который призвап предотвратить девальвацию критериев мастерства, венчающего многолетние и многотрудные усилия актера-певца.
Нет, нам не все равно, какая музыка звучит на школьных вечерах, в студенческих клубах, на молодежных танцплощадках. Нам небезразлично, как подают народную песню «модные» исполнители: русская песня — это не дешевое развлечение, не замешанный на судорожных ритмах набор квакающих звуков.
Я вспоминаю, как на тот же концерт «Молодцев» шли заросшие, неухоженные подростки с магнитофонами в руках, из которых по всей улице разносились лихие ритмы, записанные с эфира по музыкальным передачам «Голоса Америки» и «Би-Би-Си». Рядом с ними шагали их совсем юные подружки. Среди этих девчонок, наверное, были и те, что до сих пор скорбят по голубой мечте своего детства — сладкоголосому Робертино Лоретти (выросшему между тем в процветающего коммерческого эстрадного певца) и посылают в редакции разных журналов из стипендий или зарплаты рубли и трешки для финансового «вспоможения» своему кумиру.
Не хочу сгущать краски: конечно, не вся аудитория таких концертов отличается незрелостью эстетических взглядов и не всегда они определяют политическую незрелость. Но нельзя не рассказать читателю о том, что произошло в одном крупном индустриальном городе нашей страны: в присутствии большого скопления людей один «модный» подросток с магнитофоном в руках как ни в чем не бывало прикурил от… Вечного огня в центральном парке. Трудно обобщать разноплановые факты, но думаю, что определенная связь между эстетическими убеждениями и гражданской незрелостью этого молодого человека все же есть.
Недобрую услугу оказывают «Добры молодцы» и им подобные в таком важном деле, как формирование художественных вкусов молодежи. Их шумные в буквальном смысле слова концерты словно подтверждают высказывание советского композитора Вано Мурадели: «Сколько пошлости… выливается на головы миллионов слушателей изо дня в день, из месяца в месяц! Это не может не привести и действительно приводит к отрицательным качественным изменениям в эстетических вкусах массовой, особенно молодежной, аудитории».Зная мощное воздействие песни на души людей, наши идейные противники в качестве оружия пытаются использовать и ее.
Я особенно остро ощутила это, когда несколько лет назад, будучи в Париже, зашла в магазин грампластинок. Узнав, что я из Москвы, продавец протянул мне самую, на его взгляд, завлекательную новинку. На ярком глянцевом конверте — Красная площадь, собор Василия Блаженного. По диагонали надпись: «Запрещенные русские песни». В конверте — стереофоническая, долгоиграющая пластинка, выпущенная израильской фирмой грамзаписи «DRG». «Данная пластинка, — сообщалось на обратной стороне конверта, — представляет собой собрание запрещенных песен, написанных, исполненных, но не опубликованных в СССР».
Попросила проиграть — и рассмеялась: тут и «Две гитары», и «Эх, Андрюша», и «Уральская рябинушка» Е. Родыгина, и «Любимый город» Н. Богословского, и даже две «моих»: «Бежит река» Э. Колмановского и Е. Евтушенко и «За окошком свету мало» Э. Колмановского на стихи К. Ваншенкина, которые держались в моем репертуаре целых 10 лет! Ну и «запрещенные»!
А вот западногерманская фирма «ВЕКА» выпустила красочную пластинку под названием «Вечера на Москве-реке». Тут под нож «граммофонных» идеологов попала песня Соловьева-Седого «Вечер на рейде». Составителей этого «московского сувенира» не устроили лирические стихи А. Чуркина о советских людях, уходивших на подвиг во имя спасения Отчизны. Поэтому стихи были «изъяты» и заменены несусветным слащавым суррогатом, получившим новое название: «Тамара, о, Тамара».
Особым вниманием зарубежных фирм грампластинок много лет подряд пользовалась песенка Ю. Саульского «Черный кот». На Западе в бедном «Черном коте» увидели воплощение протеста против существующих в России порядков. Что ж, если кому чего-то хочется, ему то и видится. У нас же руганый- переруганый «Черный кот» долгое время привлекал к себе внимание совсем по другой причине.
Почему эта непритязательная песенка, написанная в веселом танцевальном ритме, взволновала широкий круг музыкальных критиков, композиторов, учителей, родителей? Мне думается, суть дела заключается в том, что у каждой песни должен быть свой «адрес». Есть песни широкого звучания, для массового исполнения — вспомним, как эпически и радостно звучит «Широка страна моя родная» в кинофильме «Цирк»; такую песню может подтянуть целая площадь, она как бы дает выход единому душевному порыву множества людей. Под нее и шагается легко. Эту песню безошибочно можно назвать массовой.
Есть песни камерные, для «настроения» — и веселые, которые не обязательно петь, можно просто напевать, насвистывать или «мурлыкать» про себя, и меланхоличные. Бывает, человеку хочется просто побыть одному, поразмышлять, погрустить, иногда даже всплакнуть; и часто этот эмоциональный комплекс человек доверяет песне. Сколько чистой и светлой грусти в песне-романсе Тихона Николаевича Хренникова «Что так сердце растревожено» из кинофильма «Верные друзья»!
Но имеется еще одна категория песен чисто развлекательного характера. К числу их, мне кажется, можно отнести и «Черного кота», и очень популярную в свое время песенку «Мой Вася». «Конфликт» у них с музыкальными критиками произошел, по-видимому, из-за смещения «адреса». Запоминающиеся, веселые по настроению песенки независимо от воли авторов вышли за отведенные им рамки и оккупировали эстраду и эфир. Родители и учителя запротестовали, так как эти бодрые шлягеры вступили в конкуренцию с более солидными и серьезными песенными произведениями.
Вообще вопрос о том, где какой песне звучать, далеко не праздный.
Вот уже много лет вызывает нарекания репертуар оркестров, играющих в кафе и ресторанах. Едва ли стоит, учитывая саму обстановку ресторана или кафе, вводить обязательный для исполнения набор советских, в том числе патриотических, песен. Что из этого получается, всем хорошо известно. Песню «Темная ночь» Н. Богословского, напоенную горячим дыханием величайшего в истории народного подвига, посетители ресторана превращают в разудалый хороводный пляс, а ранящая сердца многих матерей прекрасная «Баллада о красках» О. Фельцмана и Р. Рождественского (я видела в одной деревенской избе под Смоленском, как старая крестьянка — мать, потерявшая в войну шестерых детей, вырезала опубликованный в газете текст этой песни и бережно, словно завидуя тем, кого обошла похоронка, приколола на стене рядом с фотографиями не вернувшихся с фронта сыновей) оборачивается «знойным» танго, ибо для пришедшей сюда повеселиться публики любая музыка — это для развлечения.
По волнам безбрежного моря «модных» ансамблей нет-нет да и пронесутся робкие алые паруса — паруса надежды. Это наши «добротные» музыкальные коллективы — тоже вокально-инструментальные
