без всяких украшений простая надпись: «Иоганн-Себастьян Бах». Рядом с собором — превосходный памятник Баху.
Побывала я и в «Погребке Ауэрбаха», связанным с именем Гете и воспетым поэтом в «Фаусте». Кабачок неприметный. У входа в низкое сводчатое помещение две фигуры — Мефистофель и Валентин. На стенах под стеклом красуются «расписки» Гете, данные хозяину, когда поэту нечем было расплачиваться за ужин. В небольшом закуточке, называемом «комнатой Фауста», с жаровней, «в старые добрые времена» кутили студенты местного университета вместе с преподавателями — профессорами. Под утро они выбирались из кабачка через подземный ход, который выходил во двор дома, стоящего через улицу…
Недалеко от территории Лейпцигской ярмарки высится и памятник «Битва народов», сооруженный в 1913 году в честь 100-летия победы над Наполеоном. Рядом с монументом приютилась русская церквушка, построенная одновременно с ним. На ней висят две мемориальные доски. Одна напоминает об освобождении Европы русскими войсками от наполеоновской оккупации, другая — об освобождении народов Европы от фашизма. В церкви сохранились знамена, захваченные русскими воинами на Бородинском поле и во время Второй мировой войны у фашистов.
— Это не город, а сонное царство, — в шутку напутствовали меня в Берлине мои немецкие друзья, когда я собралась в Шверин, один из немногих городов на территории ГДР, не пострадавших во время войны.
— Там любят поспать? — спросила я.
— Да нет, просто исторически сложилось мнение, что в тех краях, как отмечал еще Бисмарк, «все происходит на сто лет позже».
Действительно, когда существовали герцогства, эта географическая область на севере страны пребывала в глубоком сне, рост промышленности умышленно не стимулировался. До 1945 года крупные землевладельцы имели шестьдесят процентов земли и держали сельское хозяйство на таком уровне, который обеспечивал бы господствующим кругам власть и богатство. После окончания войны в Шверине упрочились демократические силы, налаживались специализация и кооперирование производства. Я побывала на местной фабрике кожаных изделий, где восемьдесят процентов — женщины, средний возраст которых 23 года. Обладающие солидной профессиональной подготовкой, работницы ежедневно изготавливают из искусственной кожи и текстиля несколько тысяч сумок двухсот образцов.
Из местных достопримечательностей обращает на себя внимание старинный замок, расположенный на острове в самом центре озера. За долгие столетия — Шверину исполнилось 825 лет — замок обветшал, и его постоянно реставрируют. Во время моего посещения города как раз работали художники и строители — 365 башен замка сохранить в первозданном виде непросто.
Понравился мне и музей, прославившийся редчайшей коллекцией голландской живописи.
Остались в памяти также и судостроительные верфи Ростока, и паутина железных дорог Магдебурга, и асимметрия построек старого Галле, и, конечно, Берлин — город будущего, очертания которого стали видны с построек Александерплац, где гармонично сочетаются современные урбанистические формы и архитектура старинных зданий. В отношении Берлина природа не скупилась на красоту. Чего стоит берлинская Венеция — красивейшее место Гозенерканал и старый рукав Шпрее в районе Рансдорфа, озеро Мюгельзее…
Дороги мне воспоминания и о Гамбурге. Там в марте 1968 года на сцене местного «Мюзик-холла» начались наши гастроли под названием «Поющая и танцующая Россия» (в состав нашей группы входили Оркестр народных инструментов имени Осипова, солист Большого театра И. Петров, танцевальная пара из Москонцерта и я). В один из вечеров на сцену вышел генеральный директор фирмы грамзаписей «Ариола- Евродикс» д-р Кенлехнер и вручил по «Золотой пластинке» И. Петрову, художественному руководителю и дирижеру оркестра В. Дубровскому и мне.
Вручение «Золотой пластинки» западными фирмами преследует в первую очередь, конечно, рекламные цели. Вместе с тем этот поощрительный приз объективно фиксирует популярность того или иного артиста, исчисляемую количеством проданных записей его песен.
На коктейле после премьеры Кенлехнер говорил о том, что наш приезд и полмиллиона разошедшихся пластинок с русскими песнями пробили маленькую брешь в ознакомлении Запада и других стран мира (фирма «Ариола-Евродиск» имеет свои предприятия во многих европейских странах и в Латинской Америке) с русской музыкой и песней.
Дело в том, что монопольным правом в этой области завладели тогда осевшие на Западе эмигранты русского, полурусского и совсем нерусского происхождения типа Бикеля, Бриннера, Рубашкина и др. Особое место в этом ряду занимал Иван Ребров, который поражал своим действительно незаурядным голосом почти в три октавы. Для западной публики он «кондовый славянин», с окладистой бородой и «архирусским» именем. Его концертный костюм непременно включал в себя соболью шапку и броский, яркий кафтан с расшитым золотом кушаком.
Популярность Реброва складывалась, на мой взгляд, из нескольких компонентов: хорошие вокальные данные (на Западе басы всегда в большом почете), экзотический внешний вид, сценический образ этакого кряжистого русского медведя, акцент на меланхоличные и грустные русские песни, находящие особый отклик среди сентиментальной публики. Интересно, что Ребров пытался исполнять и немецкие народные песни, но особого успеха не имел.
В Мюнхене прямо на концерте, а потом еще в гостинице мне вручили несколько анкет с просьбами сообщить сведения о культурной жизни СССР. В одном из конвертов была «объяснительная записка». В ней говорилось, что «Институт по изучению СССР» проявляет интерес ко всему, что происходит в Советском Союзе, включая развитие его культуры. Как пример этого на отдельном листочке был приложен мой репертуар за все годы работы на эстраде. Что ж, пусть изучают, может, и вынесут для себя что-нибудь полезное.
Как-то в Мюнхене настырный корреспондент с радиостанции «Свобода» все не давал мне уснуть после концерта. То звонил по телефону, то стучал в дверь.
— Только один вопрос, госпожа Зыкина, — повторял он на каком-то ломаном русском языке с англо- немецким акцентом. — Не надоедает ли вам петь так много о Родине, о Волге, о вашей Москве?
Я ответила коротко: «Нет, не надоедает».
В Нюрнберге мы были гостями всемирно известной фирмы по производству радиоаппаратуры «Грюндиг». В сопровождении главы фирмы д-ра Макса Грюндига я побывала на заводе, с интересом наблюдала за процессом сборки последних моделей транзисторных радиоприемников и магнитофонов. Затем мы дали концерт для рабочих и служащих фирмы, после чего генеральный директор «Грюндига» Отто Зивек поблагодарил нас за интересное выступление. Он подчеркнул, что радиоприемники и магнитофоны намного расширяют сферу воздействия музыки на людей, способствуют сближению народов.
Успех Оркестра имени Осипова в Германии поразил даже видавших виды музыкальных критиков и специалистов. Газеты писали: «Выразительная русская песня безгранична в пространстве и времени, как и удивительная широта породившей ее русской души». И еще: «Со сцены неслись русские народные песни без дешевой сентиментальности и надрыва. На фоне захлестнувшей нас псевдорусской цыганщины старинные песни русского народа оставляют серьезное и солидное впечатление».
Десять лет спустя я снова побывала в Германии. Пресса то и дело пичкала читателей очередными сенсациями.
В Бонне разразился скандал в связи с подслушиванием телефонных разговоров разведывательными органами. Телефонная слежка, как отмечали газеты, велась главным образом за прогрессивными деятелями, участниками антивоенного движения. Были публикации и иного рода: дальновидные представители деловых кругов Западной Германии открыто высказывались за создание и укрепление экономических и культурных связей между ФРГ и Россией, находя в них огромные резервы для развития межгосударственных отношений. Такие высказывания укрепляли веру в возможность сотрудничества в духе добрососедства и взаимопонимания, что и произошло с приходом на пост главы государства Гельмута Коля. На торжествах по случаю вывода из Германии Западной группы войск канцлер сказал, что партнерство с Россией сулит огромные выгоды обеим странам. «Надеюсь, что и ваш вклад в сотрудничество двух государств в сфере культуры поможет расширить границы партнерства», — сказал он мне на прощание.
Оправдаются ли надежды Коля? Вполне возможно. Поживем — увидим.
