гости у нас… и дело есть.
По столу, а главное, по лицам было видно, что Кныш и Деревяко уже давно отмечают:
— Мастаев! — от хмелья Кныш говорит громко. — Ругать тебя надо ругательски! Что творится кругом — грядет революция, а ты? Нет чтобы быть в первых рядах пролетариата — бедноты, а ты-то за одной музыкантшей увивался, ладно, она-то хоть красивая была.
— Кто? Мария? — встряла в разговор Деревяко.
— Ты молчи, когда старый член партии говорит! — урезонил ее Кныш и вновь указующе Мастаеву: — А теперь женился, — прости, ни мордой, ни телом, а бренчать начнет — жить не хочется. Кстати, слышал, она ушла, твоя мать вернула.
Мастаев молчал.
— Ну, тебе, как говорится, виднее, — Кныш, слегка покачиваясь, обнял Ваху. — Люблю я тебя, дурака, люблю. Давай выпьем за нас, за грядущие дела. Мы восстановим пролетарский порядок и советскую власть! — он еще что-то хотел сказать, как вдруг появился Руслан Дибиров с огромным букетом.
— О, мой милый Русланчик, как я соскучилась, — Галина Деревяко бросилась на шею смущенному Дибирову, поцеловала его в щечку.
После этого разговор явно не клеился. Кныш сказал, что пойдет помыть руки; как выяснилось, он тихо, по-английски, удалился. Позже, правда, попрощавшись, ушел и Ваха. А в чуланчике, подбоченясь, с перекошенным от злобы лицом жена:
— Вот так ты соскучился!? Я только вернулась, а он к этой шлюхе, видать, не впервой.
— Там и Руслан Дибиров был, — пытался оправдаться Ваха, эта фамилия — словно масло в огонь, долгий монолог жены и как итог — ультиматум: — Либо мы сейчас же переезжаем, моя мама подыскала нам жилье, либо я ухожу совсем.
Из кухни появилась Баппа. Не особо ретиво, да она хотела как-то утихомирить молодых, но Ваха решительно распахнул дверь:
— Л-л-либо забудешь навсегда этот тон, либо проваливай, но обратной дороги не будет!
Словно только этого ждала, молодая жена, пуще прежнего негодуя, выскочила из чуланчика. Ваха захлопнул дверь и еще стоял у выхода, пытаясь прийти в себя, как тихо постучали. Нет, он не может ее не впустить — все-таки жена. А это почтальон. Письмо.
21.08.1991. «Мастаеву В. Г. Ругаю Вас ругательски. Вы напрочь потеряли всю пролетарскую бдительность. В Москве была попытка путча — ГКЧП — она провалилась. В Грозном митинги протеста власти, провозглашают независимость Чечни, а вы не исполняете свои обязанности журналиста; вместо этого погрязли в музыкально-бытовых проблемах. Всю эту музыку советую положить в гроб. Срочно явиться в Дом политпросвещения — «Общество «Знание».
P.S. Наконец-то ты совершил единственно верный поступок. В хвост и гриву гони от себя всех этих музыкантш и прочих вшивых интеллигентов».
Уже по привычке, как всегда идя в Дом политпросвещения, Мастаев тщательным образом навел туалет, подбирал парадную одежду, как опять стук, почтальон. Письмо.
21.08.1991. «Срочно. Мастаеву! На нашем доме вновь появилась вредительская надпись — «Образцовый дом» проблем». Все налаживается, на носу выборы. Посему «проблем» срочно стереть (поручи матери). И архиважно узнать и наказать того, кто этим художничает.
Ваха уже хотел выйти, как вновь в чуланчик постучали — дед Нажа в дверях:
— Великое событие грядет, — словно на митинге закричал старик. — Весь народ на площади, все за независимость, свободу! А ты сидишь дома.
— Не сижу. Прости, тороплюсь, — Ваха уже приучен, что поручения надо беспрекословно исполнять быстро.
Торопясь, он вскоре дошел до Дома политического просвещения, где он не был очень давно. Территорию вокруг не узнать: всегда цветущие розы завяли, клумбы заросли, мусор, и даже маленький фонтанчик не журчит. А в самом здании и раньше никого не было видно, зато теперь повсюду пыль, грязные окна и даже транспарант «Слава КПСС» перекошен.
Об этом с ходу спросил Мастаев.
— А что, — развел руками Кныш, — Москва прекратила финансирование, денег на агитацию и пропаганду нет, и вообще страна обеднела. Разве ты это не видишь? Революционная ситуация налицо. А ты?
— А-а что я?
— Ты ведь журналист. Должен быть в гуще событий.
— Я не журналист, я — по приказу — инженер, начальник отдела, а на самом деле — рабочий-грузчик, бумагу разгружаю, газеты отгружаю.
— Но-но-но! — Кныш встал. — В том-то и дело, что мы пролетарии и все должны уметь. С этой минуты ты главный редактор газеты «Свобода», а заодно спецкор агентства «Рейтер», вот твое удостоверение, — словно это дорогая вещь, Кныш важно протянул какую-то карточку.
— А газеты «Свобода» ведь нет, — как бы очнулся Ваха.
— Мастаев, ты ведь изучал Ленина: «сделать из невозможного возможное — цель пролетариата». ПСС, том… э-э-э. — задумался Кныш.
— ПСС, том 36, страница 349, — спасая шефа, выдал Ваха наугад.
— Умница, — засияло лицо Кныша. — А теперь дела, время не ждет. Быстро в правительство и на митинг — надо подготовить в газету передовую статью… кстати, а первый номер «Свободы» уже готов, если есть желание, можешь посмотреть.
Мастаев взял газету в руки, и, словно опытный журналист, первым делом посмотрел на выходные данные: «Барт, Низам, Нийсо![98] Свобода. Орган ОКЧН.
— А что такое ОКЧН?
— Не знаю, — вновь закуривая, Кныш беззаботно плюхнулся в кресло.
— О, а этот генерал ведь со мной учился, — на первой полосе во весь рост портрет военного.
— А это и есть лидер мятежа. Кстати, там его речь.
— Съезд чеченского народа, — стал вслух читать Мастаев выступление, — протестует еще и еще раз против низкой клеветы, распространяемой партократами-коммунистами против нашей партии, именно, будто мы сепаратисты и уголовники. Мы считаем всех партократов и всех жильцов «Образцового дома» такими же разбойниками, как чиновники из Москвы, а президента СССР таким же коронованным разбойником, как президент РСФСР и первый секретарь обкома ЧИАССР и все прочие партократы». Митрофан Аполлонович, — недоумение в голосе Мастаева, — так это переделанный один из «апрельских тезисов» Ленина.
Кныш сделал вид, что не слышит; потушив сигарету, он стал внимательно рассматривать свои ногти.
— «Коммунистический натиск партократов, безволие и удаление от судьбы народа Верховного Совета республики показывает, — продолжал читать Ваха, — что ждать нельзя. Надо во что бы то ни стало срочно арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) милицию и т. д. Нельзя ждать!! Можно потерять все!! Цена взятия власти: защита чеченского народа от взяточников и казнокрадов-партократов. Взяв власть сегодня, мы берем ее не против Советов и тем более народа, а для них. Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало! Промедление в выступлении смерти подобно. Тоже Ленин, — тихо произнес Мастаев. — «Письмо членам ЦК».
— Молодец, Мастаев, — вскочил Кныш. — ПСС, том 34, страницы 435–436.
— Так это плагиат!
