отдав земле одряхлевшее тело. А всегда юная, чистая душа улетит в удивительно новый, божественный мир, о котором он теперь думает с романтическим любопытством. И это не значит, что он смерти ищет иль ждет. Наоборот, он хочет жить, и не просто жить, а вместе со своим сыном и Марией!
По марксистско-ленинской теории, ситуация в Грозном называлась «наведение конституционного порядка». Это то, когда днем в городе властвуют российские военные, много бронетехники, огромные очереди машин на блокпостах с поборами и вроде в городе спокойно, да напряжение ощущается.
К ночи ситуация кардинально меняется. Столь всесильные военные словно куда-то исчезают, они, как в норах, прячутся на своих блокпостах, охраняют сами себя и до того всего боятся, что брось камень, начнут палить наугад из всех видов оружия и до утра.
Если и военные боятся, то что делать мирным гражданам, что еще живут здесь и податься им некуда. Они-то совсем беззащитны. А в городе по ночам, как тени иль черти, властвуют боевики. И никто нос высунуть не смеет, как на кладбище или в аду кромешном.
Однако у Мастаева, вооруженного ныне нормальным народно-мифологическим сознанием, иное понимание действительности. Он понимает, что это извечная двойственность существования на земле. И это не просто так, это подсказка, намек природы. Потому что любому богобоязненному или просто совестливому человеку знакомы вечерне-ночные необычные мысли и чувства, которые чисты, бескорыстны и бесконечны, как и вся Вселенная, а ты песчинка в мироздании. И только ночью, оставаясь наедине с Богом и со своей душой, ты это чувствуешь, понимаешь, веришь. Ты хочешь быть благородным, самодостаточным, скромным, познающим и признающим естественный мир. Однако наступает «отрезвляющее» утро, когда ты видишь вокруг себя массы вооруженных не только марксистско-ленинской, но и дарвиновской теорией естественного отбора, эволюции, то есть борьбы, когда призыв к борьбе не только с тараканами, крысами, мамонтами и львами, да потом и себе подобными и даже с самыми близкими; и тебя посещает чуть стыдливое и насмешливое разочарование в том, что представлялось таким значимым и вечным ночью. Оказывается, ночная мудрость и дневное благоразумие — это зачастую разные миры существования одного и того же человека, в целом несчастного человека, который даже самому себе не признается, что он двулик. И только цельная личность, личность, впитавшая истинно народный дух традиций и морали, может преодолеть эту обманчивую двойственность человеческого существования — эта личность — самость, это герой, познающий мир, которому удалось подняться над своими собственными, мелкими интересами и ограничениями к общезначимым, нормальным человеческим формам.
Зная Грозный, особо не таясь, да обходя блокпосты, среди ночи Мастаев двинулся к тому домику на окраине, где он лечился, где он окунулся в мир мифа, вечности, мудрости. Где-то в подворотне его грубо окликнули:
— Кто такой? Куда?
— Я ночной бес, как и ты. Пользуясь мраком свободы, иду к свободе.
— Посиди немного со мной, покурим, поговорим. Подышим ночной свободой.
— Мой путь — преодоление. До зари должен справиться.
— По проспектам не ходи — снайперы с ночным видением. Постой, иди сюда. Вот тебе на всякий случай такой же прибор ночного видения. Включишь — такой же аппарат обнаружишь.
— Спасибо, брат. Как тебя зовут?
— Ты назвал меня брат. Маршал![155]
Ваха читал, что миф — это не наука, не история. И нельзя мифологию отождествлять или накладывать на современность: миф — это вечность человека во вселенской бесконечности. А сама мифология полна символизма, и поэтому этот подаренный ему прибор ночного видения — это тот же факел Колаксая,[156] это нить Ариадны, [157] стрела Пополь-Вуха[158] или тур-пар[159] Калой-Канта.[160]
Путь, который Мастаев проделал бы в мирном Грозном за час, будь то ночь или день, теперь он шел всю ночь, и даже вплавь пересек Сунжу, к рассвету был у цели и не мог ничего узнать. Понимая, что людское общество вверилось всяким соблазнам, то есть дьяволу, он сам хотел вернуться в свою, подаренную судьбой, мифологическую обитель, закрыть ворота, запереть дверь на засов… Но этого ничего нет. Люди, считающие себя всесильными, перекрыли ему всякий путь к отступлению: на этом для него святом месте зияла огромная вылизанная яма — воронка — словно вход в потусторонний мир, в преисподнюю. Это тоже намек, знак. Знак тех, кто эту войну затеял. Мол, они не дадут ему покоя, уничтожат все. Но разве можно уничтожить вечное?! Ведь Мастаев уже познал основы божественной мифологии и уже знает, что святая обитель, святое место, где ты найдешь истину, не в этом, уже разбитом захолустном доме, не в «Образцовом доме», тем более не в Доме политпросвещения, а в собственной Душе!.. там, где ты должен изначально Храм свой воздвигнуть для того, чтобы осознать во времени Вечность — Неизбежна. К ней надо с достоинством идти.
В развалинах пригорода Мастаев провел день, а ночью двинулся в горы. Через двое суток, только в ночь, он был в Макажое. Теперь здесь и старика нет, и даже намека на жизнь — все разбомбили. Однако Ваха знает, кто даже вопреки варварскому вмешательству людей сохранил древний инстинкт жизни. После последнего обстрела фортепьяно Марии еще более перекошено, как и прежде, посредине развалин, в блеклом свете луны еще поблескивает добротным лаком. Он прислушался: вот что значит Вечность — инструмент и сейчас, даже ночью, звучит нежной, мирной музыкой древнего братства.
Пчелки деда Нажи на него обиделись, мол, давно он их не посещал, слегка покусали. А мед, уже свежий, сочный, словно в капле этого нектара весь аромат и вкус вселенной! А как рой пахнет! Вот пример, вот чистота помыслов, все в труде, все поровну, все равны. Не отсюда ли выросли утопии ленинизма? У людей психология не та, не боятся они греха, значит, не верят в вечность и бесконечность. Говорят, что всему есть конец, то есть драма, трагедия жизни!
А вот Ваха. Как он чудно с пчелками спал. И они его вместе с лучами горного солнца разбудили. Остался бы он здесь, вновь бы дом свой здесь отстроил, пасеку бы расширил. Однако видит он вокруг фортепьяно темные иссохшие пятна — следы его крови. Вновь варвары-драконы прилетят, окончательно инструмент Марии разобьют, пчелок уничтожат. И вновь, хоть и нельзя древний миф с современностью сравнивать, да аналогии ведь налицо, и, как в «легенде о Гильгемеше», должен Ваха понять команду «Дом проблем», значит, необходимо провести видимость выборов, мол, выбирает народ лучшего из лучших, ведь современные правители не средневековые деспоты и тираны, они легитимно избраны обществом, и тогда будь добр его волю и законы исполняй. Словом, в России на носу выборы президента, нужен местный бог и царь. Без свободных выборов в воюющей Чечне, выборы и во всей России будут признаны недействительными. Понимает Мастаев, что от Кнышева не спрятаться — следят, найдут, и лучше самому — подобру-поздорову.
По пути в Грозный, пробираясь лесными тропами, решил наведаться в свой отряд. Соскучился он по соратникам, и хочет он поделиться своим опытом, так и сказал:
— Бросайте оружие, это бесполезное, даже вредное дело. Нам война не нужна, война — всегда зло. Нам нужна борьба. И борьба эта — в знаниях. Кто более познает мир — только тот герой.
— Мы все знаем. Ты якшаешься с русскими и евреями. Ты трус и предатель. Убирайся, пока мы тебя не убили.
— Жизнь и смерть — не в ваших руках. На все воля Божья. А что касаемо русских и евреев, то и среди вас и русские, и семиты-арабы, и турки и прочие-прочие, вроде свершающие газават.
— Да, мы за истинную веру. Мы очистим весь мир от ереси!
— Вместо того чтобы очистить свое собственное сердце, фанатик пытается очистить мир. Но-но-но, — Мастаев отшвырнул от себя бородатого юнца. — Это я тебе из чеченского сказания процитировал. Ну а если хочешь достойно воевать, вон дракон-вертолет — сбей его. Эй-эй, хе-хе, а ты под куст. Герой — наш современник!
Более Ваха ни от кого не прятался и ничего не боялся, он знал, что впредь надо проявлять мудрость, то есть терпение ко всему, и тогда барьеры сопротивления будут разбиваться. А он на время, это время войны — время инициаций и метаморфоз, должен отречься от своего достоинства, добродетели, красоты и жизни подчиниться и покориться абсолютно невыносимому, зная, что он и его противоположность, кто бы он ни был, не разнородность, а есть одна плоть — те же грешные люди. И впереди целая жизнь, страна,
