были напрасны. Он уже обессилел, как вновь подсказали — иностранные и даже российские корреспонденты, в том числе и некоторые правозащитники по каким-то своим связям спокойно находят президента Чечни и регулярно берут у него интервью.
Вот тут Мастаев немного схитрил, ведь и у него в кармане удостоверение независимого журналиста. И как ни странно, на российском блокпосту ему помогли — посадили в машину с правозащитниками, и через полчаса он был в Шали. Вот где гвардия президента — вооружена, многочисленна и не боится авианалета: то ли такая смелая, то ли знают, что их бомбить не будут.
Вместе с группой, видимо, как было уже договорено, Ваха попал на прием. Генерал и теперь свеж, выбрит, белизной сорочка сияет, он спокоен. Обвиняет Россию во всех грехах, в варварстве. А вот Мастаева даже не выслушал, словно видит впервые или не хочет видеть.
Правозащитники уехали, кортеж президента куда-то к ночи умчался, а Ваху пригласили переночевать сельчане. Какой сон?! Начался артобстрел, потом авианалет. Всю ночь провели в подвале, а хозяин удивлялся:
— На днях президент прямо в центре села, у мечети, митинг проводит. Над селом самолеты, а он даже не шелохнется, отважный, и выдал: «Шалинцы, не бойтесь, пока я здесь — бомбить не будут. Все за оружие! В бой!.. И вправду, как и сегодня, только он уехал, бомбить стали, стрелять, зачем, мол, зачем вы его впустили?.. Вот цирк! А у меня дети, старики: ни дров, ни денег, и мука на исходе.
Мастаев считал, что где-то и он виноват в случившемся, по крайней мере он не смог исполнить свое задание. С таким нехорошим настроением он прибыл в родной Макажой. И почему-то ему казалось, что хотя бы здесь не будет войны, так высоко она не заползет. Да какие преграды для современной авиации: и здесь все время в небе шум самолетов, вертолетов, а вместе с ними с низин очень тревожные вести. И хотя Баппа плакала и отговаривала его, но он не смог на сей раз отсиживаться в горах, не воспринимал теперь отрешенность, он хотел чувствовать себя частицей социума, он не ничто, а личность!
В самое страшное время, в начале февраля, когда российские войска только-только овладели Грозным, он тоже был там. Он не воевал, к оружию не прикасался и даже фотоаппарат отказался брать, так как не хотел это варварство на пленке запечатлевать.
То ли удостоверение спасало, то ли ему везло, но его беда всегда обходила. Как ему казалось, он многое смог. Оказывается, под «Образцовым домом» было мощное бомбоубежище. Там скрывалось много людей, в основном русские старики. Им Мастаев доставил пищу, воду. И он первый этих людей вывел наверх. А сколько в подвалах от болезней, голода, ракет и гранат погибло?..
Как ни странно, весь центр разрушен, а вот «Образцовый дом» почти не пострадал. Ни одна ракета и снаряд в него не угодили, лишь редкие следы от пуль. Здесь особых боев не было, и даже стекла многие целы. Правда, помародерничали вдоволь. Так, Мастаевы и без того жили бедно, но и у них почти все более-менее ценное унесли, в том числе холодильник и телевизор, а вот с его старыми дисками, еще от Марии, поступили по-варварски — зачем-то истоптали. Их видавший виды древний кожаный диван ножом исполосовали, думали, что там, может, припрятано что.
С верхних этажей мало что унесли нелегко, да почему-то все вещи прострелили. А вот фортепьяно из квартиры Дибировых, о котором Мария просила позаботиться, в подъезд вытащили, бросили, зато тоже прострелили.
Так Ваха этого оставить не мог. В столь тяжелое и опасное время он нанял грузовик, поставил литр солдатам — помогли загрузить — и отвез, для сохранности, фортепьяно аж в Макажой, где до этого такого чуда никогда не было.
Баппа не комментировала, лишь удивленно качала головой, а вот односельчане хором постановили: «И вправду дурак! Пусть теперь играет».
Если бы слухи, блуждающие в Грозном, были бы просто сплетнями и домыслами, то вряд ли бы они с такой вероятностью претворялись в жизнь. А вот в Грозном, точнее во дворе «Образцового дома», слух, что здесь появлялся Кныш, точнее теперь очень известная персона — советник президента России Кнышев Митрофан Аполлонович.
Накануне войны из новых жильцов «Образцового дома» вряд ли кто узнал бы, кто такой Кнышев. Так дело в том, что эти жильцы — члены правительства независимой Чечни-Ичкерии, вместе с мистической линией фронта куда-то удалились, а в «Образцовый дом», в свои квартиры вместе с российскими войсками вернулись прежние жильцы — такие как Бааев, Якубов, Дибиров Руслан (но не Мария и ее мать). Эти товарищи, как и до «самостийных» времен, вновь у власти. Так, Бааев Альберт — вновь вице-премьер, и остальные при деле. И вот они-то помнят и знают Кнышева, точнее Кныша, который, по слухам, в «Образцовом доме» остановился, и, что расценивается, как коварство, пару ночей подряд к нему наведывался сам президент-генерал Чечни, который, как преступник-террорист, в розыске всех спецслужб России.
Ваха Мастаев знает Кнышева лучше всех, и поэтому он не считает это «слухом», а уверен — там, где Кнышев, к тому же советник президента России, самое невероятное — вероятно. Однако эта темная кровожадная политика его не интересует: в Грозном идет перерегистрация жилья. По российским законам, это, как обычно, очень муторное, связанное с бюрократизмом дело. И, пока он бегал по инстанциям, новый слух — в Чечне будут выбирать парламент.
Услышав это, Ваха поторопился посмотреть на вывеску: ничего нового — просто «Образцовый дом». А ночью в Грозном комендантский час, всюду блокпосты, и любое передвижение чревато угрозой, и, несмотря на темень, освещения в городе еще нет, прямо под окнами чуланчика Ваха услышал шаги. Он вышел на ступеньки (с началом войны вновь закурил) и вновь пошел к центральному подъезду, зажигалкой чиркнул, как прежде: «Образцовый дом проблем».
Дабы не участвовать в этих так называемых свободных, демократических выборах, притом что идет война, он уехал в Макажой, благо, что Баппа теперь там и ей в горах очень нравится. Когда мать вручила ему конверт со знакомым почерком, Ваха даже читать не стал, бросил письмо в топку, лег на нары, а мать с беспокойством:
— Что, опять выборы?.. Все равно они тебя, как и Чечню, не оставят.
— Замолчи, — нагрубил сын, отвернулся к стене, словно от всего мира, а тут появились чеченские боевики, им перечить было опасно.
До Грозного более десятка российских блокпостов. Там очереди, вроде бы проверяют транспорт и документы — нет ли боевиков. А вот машину с Мастаевым, где открыто едут вооруженные боевики, не только не останавливают, а без очереди пропускают.
— Как это так? — удивляется Мастаев.
— Да русские козлы боятся нас, — смеются боевики.
— А, может, командир у вас один, — говорит Ваха, — приказ пропустить.
Боевики молчат, а потом вспыхнули:
— Ты поменьше болтай. То-то к русским везем. Прислужник.
Высадили в центре Грозного, даже не попрощались. Здание Дома политпросвещения, или Исламского университета, пострадало немало. Зато березка все также стоит, расцвела по весне. Под ней Ваха постоял, как и прежде покурил, вспоминая прошлую мирную жизнь города, и, немного успокоившись, он, уже зная, куда, стал подниматься по крутым мраморным ступенькам.
В фойе от взрывов новая лепка отпала, и вновь обнажился прежний лозунг — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и рядом — «Мир во всем мире!» Тут же знакомая вывеска — «Общество «Знание», в ту сторону — некоторый порядок, протоптана тропа, и новая, очень красивая дверь.
Как и прежде, там, где Кнышев, вечно накурено и пряный дубовый запах коньяка.
— О, мой друг, сколько лет, сколько зим, — по инициативе хозяина, они по-русски три раза поцеловались, по-чеченски обнялись. — Ну, как говорится, кто старое помянет. Садись, давай выпьем. Кури.
— Что, выборы?
— Да. И не задавай глупых вопросов: «итоговый протокол», понятное дело, готов. Из-за тяжелой ситуации предвыборный период сокращен.
— Кто в списке?
— Понятное дело. В рыночной экономике — кто заплатит и кто лоялен. Вот твоя доля, — перед
