Поразительно быстро примчалась в отделение черная «Волга». Испуганные милиционеры извинялись, стряхивали пыль с одежды задержанного, правда, деньги не вернули.
Несколько «помят» Мастаев, не лучше выглядит и сам Кнышев, видать, накануне отмечал.
— Вы показали письмо Ельцину? — с ходу о своем выдал Ваха.
— Ага, ты думаешь, президент России так и ждет меня, тебя и твоего президента. Кстати, твое письмо, полное снобизма, сепаратизма, с этой расхлябанно-размашистой подписью я даже не показал бы. Не так должен писать вассал. Вот новое письмо, более уважительное. Читай.
Текст не на бланке, и никаких атрибутов самостийности в виде герба и латиницы нет. Все скромно, в том числе и подпись, скромно, не размашисто на полстраницы.
«Президенту Российской Федерации Господину Б. Ельцину
Уважаемый Борис Николаевич!
В связи с наступающим Новым годом и в целях недопущения с обеих сторон бессмысленного кровопролития, сохранения жизни мирных граждан предлагаю остановить с 20 часов 31 декабря 1994 года все виды боевых действий на территории Чеченской Республики Ичкерия и начать отвод войск.
Убежден, что принятие Вами этого предложения откроет конструктивные возможности для урегулирования самых сложных вопросов во взаимоотношениях между Российской Федерация и Чеченской Республикой Ичкерия, основанных на неприменении военной силы, и позволит нашим гражданам вступить в 1995 год с надеждой мира и безопасности.
Прочитав письмо, Мастаев с надеждой посмотрел на хозяина, тот повел плечами.
— Поздно. Все отдано на откуп военным.
— Что это значит? — словно не знает, спрашивает Мастаев.
— Это значит, что на днях, как все знают, встречались ваш президент-генерал и министр обороны России… хм, так сказать, сослуживцы по Афганистану.
— И что? — нетерпение в тоне Вахи.
— Не знаю. Правда, шампанское при всех они выпили, — в последний день года Кнышев явно куда-то праздновать собирался, все перед зеркалом подбирал галстук. — Может, этот лучше? — обратился он к гостю.
— Вам пойдет, — как-то невежливо посоветовал тот.
— Ладно, — тем не менее хозяин взял другой галстук. — Я опаздываю. Поехали.
Оказывается, в самом центре Москвы, у Кремля, на территории зданий администрации президента России есть специальная служебная гостиница, всего несколько номеров: никаких излишеств, строго и в то же время все есть.
Там и разместил Кнышев гостя. Мастаев так устал, что проспал новогоднюю ночь. Наутро встал, понял, что в гостинице никого, кроме него и дежурного прапорщика, нет.
Ваха думал, что его не выпустят из этой гостиницы. Нет, просто попросили ключ сдать.
Ходил Ваха по центру первоянварской Москвы — пусто, ничего не работает. После обеда он решил, что уже можно побеспокоить Кнышева, позвонил, много раз звонил — не отвечают. А у него что-то очень тревожное на душе, и тогда он набрал прямой номер в президентском дворце в Грозном. К удивлению Мастаева трубку взял помощник:
— Ваха, ты видел Кнышева? К Ельцину, к Ельцину иди. Тут ужас. Бойня. Всю ночь бой. Ты слышишь? — он думал, что это шум на линии, и только сейчас понял — взрывы. В тот же миг связь оборвалась. Более до Грозного он не дозвонился. И у Кнышева телефон не отвечал. Тогда Ваха пошел на Тверскую — охранник подъезда сказал: советник в отъезде.
То же самое было и второго, и третьего. По телевизору все празднуют, и лишь мельком — в Грозном наводится «конституционный порядок». И только четвертого утром Мастаева потревожил звонок:
— Как отметил Новый год? — бодр голос Кнышева. — Я пришлю за тобой помощника.
Оказывается, в двух шагах рабочий кабинет советника президента. Лицо Кнышева обветрено, свежо, видно, где-то на природе отдыхал. А Мастаев о своем:
— Вы были у президента?
— Президент, — тут советник сделал характерный знак — пьет. — У нас две недели праздника.
— Какой праздник?! — возмутился Мастаев. — В Грозном идут бои. А вы?
— Что я? — также закричал советник. — Думаешь, я что решаю?
В это время зазвонил телефон. Такая хорошая связь, что даже Ваха слышит абонента: по акценту — точно чеченец, — что-то торопливо с волнением докладывает.
— Погоди, погоди, — перебивает советник. — Я сейчас перезвоню, — прервав здесь разговор, Кнышев ушел в другой кабинет. А Мастаев не удержался, подошел к рабочему столу: ворох документов, и тут он видит свои два письма, на них сверху скрепкой прошиты листки с почерком Кнышева:
«31.12.1994 г. Шифром. РВС Кавкфронта. Орджоникидзе.
Быстрейшая и полная ликвидация всех банд на Кавказе — дело абсолютной общегосударственной важности. Осведомляйте меня чаще и точнее о положении дела.
— Не хорошо прочитывать чужие бумаги, — вспугнул Мастаева советник.
— А-а хорошо слова Ленина присваивать Ельцину?
— Ничего нового нет, — как-то игрив голос Кнышева. — Да и зачем что-то выдумывать.
— Вы о «полной ликвидации банд на Кавказе»?
— О «конституционном порядке», — поднял палец Кнышев. — О, давай чаю и сто грамм, — отчего-то хорошее настроение у него. — Никого нет, придется самому за тобой поухаживать.
Хозяин удалился в приемную, а Мастаев вновь к столу, взял листок с мелконабранным текстом: «Хроника событий».
«В новогоднюю ночь российские войска предприняли штурм Грозного. Один полк попал в засаду, был окружен в районе железнодорожного вокзала. Много жертв, много пропало без вести. Данные уточняются.
3.01.95 г. — Авиация нанесла ракетно-бомбовый удар по Грозному, Шали, Урус-Мартану и Атаги.
Зарубежные СМИ сообщают о применении запрещенных игольчатых бомб. В одном Шали погибло боле ста двадцати мирных жителей.»
— Ты опять не в свое дело нос суешь? — появился Кнышев с бутылкой.
— Не «мое дело» — родину бомбят?! В одном Шали столько жертв.
— О-о, сам понимаешь, лес рубят, щепки летят. В чей глаз попадут — неизвестно.
— И в ваш попадут, — крикнул Ваха и даже неожиданно для себя он нанес удар кулаком, а вот ногой, своей убийственно бьющей ногой ударил по стулу так, что стул, будто футбольный мяч, полетел в стенку. А он, хромая, особо не торопясь, думал, вот-вот задержат, покинул административный корпус.
И во Внуково его не задержали, и в Минводах. В объезд, через Дагестан, только через сутки с восточной стороны он вошел в Чечню. Это была война. Масса беженцев, раненых. Ужас, паника и страх в глазах людей. Только теперь он понял, как на него смотрели афганцы, когда он там служил.
Приказ он не исполнил. Однако, считая долгом доложить президенту как есть, Ваха, вопреки здравому смыслу, но исполненный чувства патриотизма, под бомбежками и обстрелами дошел до Грозного и даже к Сунже вышел, напротив дымился весь разбитый президентский дворец.
Здесь молодые парнишки-бойцы, которые эту войну восприняли как войну освободительную, почти что голыми руками держали оборону. Они-то и подсказали Вахе, что президент-генерал уже покинул город и по слухам где-то в пригороде.
Ночуя то там, то здесь, более пяти суток Мастаев, не раз рискуя жизнью, мотался по республике, думая, что вот-вот он выйдет на президента. И более того, узнав, что он разыскивает, его позовут. Поиски
