Если бы не кое-какие пороки (впрочем, кто как смотрит), то эту изолированную жизнь правительства Чечни в Доме политпросвещения можно было принять за жизнь некой коммуны, описанной еще до Маркса и Энгельса. Правда, жизнедеятельность этой коммуны ограничена временем и цель одна — выборы президента России. Да при этом и частно-местечковые интересы есть: кому внеочередное звание, кому орден и премия, ну а полевые, боевые, суточные и сверхурочные — как положено, так что месяц и полгода можно пожить, раз день за три считают, а бутылку поставишь — и до пяти округлят.
Однако, как обычно, есть и исключения. Мастаев здесь почти по принуждению. Правда, Кнышев официально, через отдел кадров и канцелярию, оформил Ваху на «постоянную» работу — председатель избиркома, и обещанная по «трудовому договору» зарплата довольно приличная, так что он в день по несколько раз слышит:
— Мастаев, выборы готовь, готовь выборы. Не то дела будут плохи.
— Да что вы волнуетесь, — отвечает председатель избиркома, — ведь «итоговый протокол», как всегда, готов.
— Не в том дело, Мастаев. Ныне случай особый. В Чечню прибудут наблюдатели с Запада. Мы объявили, что здесь уже мир, демократия и конституционный порядок. А если чеченцы на выборы Ельцина не пойдут, значит, зря мы Чечню бомбили, порядка не навели, и нам Всемирный банк и МВФ денег не дадут. И ты без зарплаты останешься.
— Так я, как и весь народ, уже давно без зарплаты, пенсии и прочей помощи государства живу, зато экстрим бесплатный.
— Мастаев, не шути! Твоя мысль попахивает троцкизмом.
— Какие уж тут шутки? — вслух думает Ваха, зная, что он почти под арестом.
В прежние времена, будучи вооруженным ленинской теорией классовой борьбы, он, зная судьбу соратников Ленина и Сталина, тем более всех чеченцев и ингушей, вспомнил бы, что биография большинства заканчивается — «репрессирован».
Ныне это его не тяготит, ибо он, к своему счастью, уже отрекся от этой большевистской идеологии и окунулся в истоки человеческой мудрости, и посему знает, что его тело, бренное, тленное тело, может, и подлежит заточению в Доме политпросвещения, может, и оно будет репрессировано. Но его душу нельзя заточить, она принадлежит только Создателю — Богу, будет существовать всегда и везде, поэтому он относится к жизни с игривостью, а в этом помогают ему древние мифы. И они дают ему понять, что ничего нового нет, просто надо немного по-детски, проще смотреть на мир. Ведь всякая война — от алчности людей. А вайнахская легенда гласит: возник на земле страшный, сметающий все ураган. Все с земли он сносил, и даже наш герой не устоял на ногах, влетел в одну пасть и тогда только понял, что это вечно голодная рыба-великан всасывает ненасытно весь мир.
Попав в живот рыбы-великана, герой пришел в себя. Здесь много людей, многие уже погибли. Остальные в смятении. Однако на то и герой Нарт Калой-Кант, потому что он знает, что вечен, не унывает, и это помогает ему найти самый невероятный, а на деле очень простой выход.
Наш герой подбадривает тех, кто в животе рыбы-великана, и говорит, что надо всем вместе, как положено горцам, дружно хором запеть. От такой неожиданности рыба-великан на мгновение прислушается, замрет, и в этот момент горцы-кавказцы узнают, где у нее чудовищное сердце. На этом сердце станут все горцы-джигиты и начнут неистово лезгинку танцевать; рыба не выдержит сердечной боли, всех выплюнет и в глубины уйдет.
Рассказал Мастаев эту сказку Кнышеву:
— Дурак ты, — в очередной раз постановил Митрофан Аполлонович, а чуть погодя, спросил: — Кстати, а к чему ты это?
— Надо всех чеченских героев — полевых командиров — сюда пригласить, как в чрево рыбы, — в Дом политпроса заточить — пусть агитируют за советскую власть.
— А они согласятся?
— А разве вы не из одного теста, не одна плоть — войны, и не один у вас бог?
— Ты о чем?
— Я о вашем боге — долларе. Правда, будет торг.
— В чем торг?
— Чеченцы голосуют за президента Ельцина. Но до этого нужен еще «итоговый протокол», — и видя вопросительный взгляд советника президента России: — после выборов, поем, танцуем — мир! Военные действия прекращаются, российские войска выводятся, кроме милиции; составляется мирный договор между Россией и Чеченской Республикой.
— Мне надо подумать, — сказал Кнышев.
Мастаев знал, что это значит, советник будет советоваться с Москвой; те, может быть, еще куда позвонят, там, где земные боги, — они решат. Так и решили.
Почему-то известные по телепередаче полевые командиры (видимо, сверхбыстрые операторы, а может, съемки из космоса), словом, герои чеченского сопротивления были приглашены в Дом политпросвещения, и они как-то «умудрялись» вклиниваться со своим сигналом в российскую телесеть и попросили народ сделать как бы по-ленински «шаг назад, два шага вперед».
Разумеется, как таковых выборов президента России в Чечне не было, разве что в Грозном. Как определил Ваха, чеченский хор не спелся. Однако и зарубежные наблюдатели за столицу выезжать не посмели, так что по телевизору на весь мир показали пару городских участков с очередями к урнам.
Как и было договорено, Мастаев перед телекамерами озвучил давно заготовленный «итоговый протокол» выборов. Даже это не помогло, в самой России доверия Ельцину нет, всюду твердят о фальсификации, назначен второй тур выборов. Вновь Мастаеву приходится разыгрывать весь этот спектакль, вновь, вопреки реальности, он идет на сделку с совестью — зачитывает «итоговый протокол». Более того, после этого вылетает в Москву и на специальной пресс-конференции врет на весь мир, что выборы в Чечне были «свободные, справедливые, демократичные».
Оценку выборам дал Кнышев:
— Ваха Ганаевич, что ни говори, — потрудился ты на славу. Лично от себя очень благодарю. Можно сказать, чуть ли не спас Россию. А вот что касается денег, а тебе не мало причитается, может, учитывая тяжелое финансовое положение в стране, да и то, что деньги ныне, как мусор, предлагаю более надежные ценности.
— Вы о мире? — улыбается Мастаев. — Я согласен.
— О более существенном.
— Разве есть более существенное, чем мир?!
— Я, как материалист, о более земном. Словом, я уезжаю навсегда.
— В который раз, — перебил Мастаев.
— Слушай. Очень выгодное предложение. Ты подписываешь ведомость, а я даю доверенность на мои квартиры, квартиру жены и квартиры-гостиницы в «Образцовом доме».
— Ха-ха! Получается, что «Образцовый дом» почти весь станет моим.
— Да, — не без грусти сказал Кнышев.
— Одну квартиру оставляю за вами, — уже распоряжается Мастаев. — Приезжайте не в гости, а к себе, когда хотите.
Они, как обычно, горячо прощались. В тот же день Мастаев был в жилищном управлении, а там над ним смеются:
— Тебя провели. Все эти квартиры отказные. За них копейки дают, а ты миллионы. И вообще, Грозному скоро не быть. Говорят, уже вынесен приговор. А «Образцовый дом» первым делом разбомбят, по кирпичику наши же деляги окончательно разберут.
— А квартира Дибировых? — о своем думает Ваха.
— Тоже отказная. Руслан Дибиров компенсацию получил.
— Я эту квартиру могу у государства купить?
— Ну ты болван!.. А купить можешь. Пожалуйста.
Какова жизнь?! Случилось все, как в сказке. Еще пару лет назад Мастаев не имел собственного жилья, а в «Образцовом доме» жил на птичьих правах, а теперь, кто бы мог подумать, в его собственности почти половина этого элитного дома.
