— Да ладно тебе, — коротко отрезал Бушман, — короче — делай, что хочешь, я свой выбор сделал.
Бушман сел на свою табуретку, отпил остывший чай.
— Я тоже сделал свой выбор. Я иду с Вами. А там будь что будет, — сказал твердым голосом Арачаев.
— Это твердо? — спросил физик, глядя на Цанка исподлобья поверх своих большущих очков.
— Да, — ответил Арачаев.
Они как по команде обе встали, сошлись и крепко пожали друг другу руки. Ничего не говорили, только смотрели в глаза, все сильнее сжимая кисти.
— Теперь мы вместе навсегда. Так это, Цанка? — спросил физик, глядя снизу вверх на Арачаева.
— Да.
— Тогда вперед. Целоваться не будем, а времени у нас мало. Ночи стали короткими, — Бушман подошел к столу. — Помоги мне. Давай быстрее.
Они убрали все со стола, и Андрей Моисеевич разложил на нем потрепанную и всю исписанную карту.
— Эту карту я своровал у одного геолога в поселке Озерный прошлым летом.
Бушман сделал выше огонь в керосиновой лампе, снова набросал несколько поленьев в печь. Стало светло. Оба возбужденные, часто дыша, склонились над пропахшей разными запахами разноцветной бумагой.
— Вот Магадан. Здесь мы встретились. Ты только подумай — уже почти два года прошло! Как летит время прошедшее, и как тягостно настоящее и будущее, — физик водил карандашом по карте. — Вот так нас везли от Магадана до Сусуман. От Сусумана пешком повели по тракту вдоль речи Аян-Орях, затем повернули на юго-запад по реке Бячела, здесь мы ночью дрались. Помнишь? Затем шли по реке Левая Бячела, примерно в этом месте мы с тобой спали в шкуре лошади. Вспомнил?
— Как будто вчера это было, — как бы про себя прошептал Цанка.
— Где-то здесь мы перешли Халханский хребет и вышли к месту, где сейчас находимся. Наша речка называется Правый Кентремкан.
— Как называется?
— Правый Кентремкан. В прошлом году мы с тобой хотели бежать до Берингова пролива. Это была гибель. Дотуда — две-две с половиной тысячи километров. Даже хорошо оснащенная экспедиция не смогла бы этот маршрут совершить. Нас просто Бог миловал.
— Да-а, — сказал протяжно Цанка, саженью руки пытаясь измерить расстояние.
— От нашего места самый близкий путь до Магадана. Это по прямой — километров четыреста пятьдесят, а со всеми поворотами и другими препятствиями километров пятьсот-шестьсот. Но мы туда не пойдем, там кругом в лесах на летний период ставят солдатские заставы — все под охраной. Я в прошлом году видел, как они ловили беглецов. В ту сторону идти — это бессмысленно. Да и весь Магадан напичкан чекистами и стукачами. Там нам делать нечего. Хотя только в том направлении нас и будут искать… Как говорил сука Ленин — мы пойдем другим путем.
— Каким? — не мог скрыть своего нетерпения возбужденный Цанка.
— Мы пойдем туда, где нас никто искать не будет. Мы пойдем до Якутска. Они не предполагают, что у нас есть подробная карта, — здесь указано все, даже места стоянки оленеводов, геологов и все, что нам надо. Мы бежим вниз по течению нашей речки. Она впадает в реку Кентремкан, та впадает в реку Ылбая, потом река Тарым-Юрях, и около якутского поселка Куранах-Сала эта река впадает в большую реку под названием Индигирка. По Индигирке идем до Оймякона, потом вдоль дороги до Кюбеля, далее Развилка, Теплый Ключ и Хандыга. До Хандыги километров шестьсот. Я думаю, что если в конце мая мы тронемся, то в середине августа мы будем вот здесь — в Хандыге.
— Шестьсот километров за два месяца? Неужели мы будем делать в день всего десять километров? — удивился Арачаев.
— В среднем да! У нас и здоровья маловато. А плюс к этому надо находить еду: охотиться, рыбачить. Дни будут долгие, ночей практически не будет, и нам надо избегать людей, даже местных. Для этого у меня есть бинокль.
— Вы говорили, что был обыск, как они не нашли ничего? — Все находится внизу в котельне, даже эта карта. Я ее достал до твоего прихода. Пошли далее. В Хандыге, или лучше до этого, мы должны с тобой приобрести вид геологов. Как это сделать, я думаю, ты представляешь, — глаза Бушмана оторвались от карты и вонзились в синие глаза Цанка, они мгновение не моргая в упор столкнулись, произошел немой диалог. — …Иначе надо гнить здесь, — выдохнул тихо физик.
— Да, другого выхода у нас нет… А вообще-то на месте посмотрим. Там видно будет. А дальше как?
— Дальше? Дальше два варианта. Или мы как законные граждане, тем более ученый-геолог — это я, и его оруженосец — это ты, плывем по реке Алдан на какой-нибудь барже или пароходе — ну там видно будет. Короче, плывем до реки Лены, а там рукой подать до Якутска. Или, второй вариант, более надежный. Переходим около Хандыга реку Алдан и идем пешком до Якутска. Здесь на первый взгляд более надежно, но очень много населенных пунктов, и еще все равно нам придется переплывать на чем-нибудь реку Лену. Якутск находится на другом от нас берегу. Короче говоря, по ходу все будет видно. Загадывать не будем. Итого до Хандыги — где-то шестьсот километров, а от Хандыги до Якутска еще четыреста, если по прямой, а по Алдану и Лене — пятьсот. Итого где-то надо пройти — тысячу-тысячу сто километров.
— Да, дорога немалая. В такой обувке вряд ли я далеко пойду, — сказал Цанка, смотря вниз на свои ноги.
— Об этом не волнуйся, — весело сказал Бушман, — для тебя я уже заготовил почти новенькие кирзовые сапоги сорок шестого размера.
— Где они? — спросил удивленно Цанка.
— Все внизу в котельне. Пока пусть лежат там. Я их смазал и приготовил к походу. Давай-ка еще выпьем чуть-чуть из стратегического запаса.
После спиртного скрутили одну самокрутку, в целях экономии курили по очереди.
— Ладно, дошли до этого Якутска, а потом что? — спросил, затягиваясь, Арачаев. — Это ведь не Грозный и не Москва?
— Слушай внимательно. Дальше самое интересное. В Якутске нас будет ждать одна женщина.
— Какая женщина? — удивился Арачаев.
— Подробности расскажу после. А если конкретно, моя любимая женщина, точнее не моя любимая, а я у нее любимый. Ну это неважно.
— Как неважно? Это очень важно.
— Все рассказывать сейчас нет времени. А если короче, она работала здесь у нас в лаборатории, муж у нее — офицер. У нас с ней был роман.
— Что такое роман? — не унимался Цанка.
— Любовь. Большая любовь.
— Женщина, любовь — все это ненадежно. До этого все было вроде бы гладко. По крайней мере, только от нас все зависело. А теперь какая-то женщина, да еще любовь. Любовь быстро проходит, — сказал Цанка, передавая оставшийся окурок Бушману.
— Может быть, ты и прав, но здесь особый случай, она меня любит, сильно любит.
— Что, больше, видимо, мужиков не было кругом? — и Цанка весело засмеялся.
Бушман не обиделся и тоже засмеялся, они заразительно долго смеялись.
— Она от меня беременна, — сквозь смех наконец произнес физик.
— Беременна? — переспросил Арачаев. — А Вы, оказывается, там неплохо устроились. Я на Вашем месте всю жизнь там бы провел… Ну ладно, что там в Якутске?
Андрей Моисеевич снял очки, протер прослезившиеся от смеха глаза; на лице его еще играла блаженная улыбка, и от этого он стал намного моложе и светлее.
— Ой, несколько лет я так искренне не смеялся.
— Дай Бог, к добру, — сказал уже серьезно Цанка.
— Ну ладно… Короче говоря, в Якутске с первого сентября до первого ноября включительно нас будет
