— Ну это ведь бред! Ты не сможешь их всех найти и тем более освободить.
— Смогу.
— Ну бери эти деньги, выкупай всех.
— Зембрия, этого мало. В Византии деньгами никого не удивишь, надо заиметь имя.
— Не пущу! — запищал Мних.
— Пустите. Вечером станет все ясно.
— А если... — оборвал свою речь Мних.
— Тогда не судьба, — натянуто улыбнулась Ана. — Зато я рада, что встретила Вас, — она прильнула к нему, и ласковым шепотом на ухо. — Вы настоящий мужчина! Спасибо!
По рассказам бабушки — царицы амазонок, Ана знает, что еще в детстве, в пору девичьей зрелости, амазонкам прижигали правую или обе груди, чтобы не мешали на охоте или в поединке. Мать Аны — Малх-Азни при этой процедуре подняла такую истерику, что ее, по указу матери-царицы, пожалели, а потом царица сама жалела всю жизнь: именно ее дочь, покинув царство с любимым Алтазуром, показала пример остальным; подрастающее поколение не захотело встречаться только раз в году с представителями сильного пола, предопределив распад анахронизма. И, конечно, царства амазонок уже нет и не будет, да Ана верит, что она, как последняя представительница этого рода, поставит достойную точку в анналах истории Кавказа.
В этот краеугольный день в ее судьбе она не ела, только с зарей ходила босиком по сочной траве, собирала руками росу, которая наподобие меда осела на прибрежной растительности, испила два-три янтарных глотка; глубоко, свободно подышала и стала собираться в путь — к обновляющей заре, или к мучительно продолжающемуся закату.
Сперва надела Ана специально сшитый к этому мероприятию элегантный костюм амазонки. А под ним необходимый для марафона атрибут: повязали служанки ее грудь, так, чтобы не мешала. Потом надела черную льняную тунику; а на голову, прикрывая волосы и шею, плотно повязала шаль на манер чалмы; сверху плащ из тонкой шерсти, пока будет скакать. Амуниции у нее совсем мало, многого она не унесет; зато мудро обдуманной, не случайной. Два арабских кинжала висят у нее на золоченом пояске. Поверх талии обернуты два кнутовища, и не простых, сделанных на заказ, со свинцовыми набалдашниками на концах, и еще сверхпрочный аркан из сыромятной крокодильей кожи, с искусно вкрапленной металлической прожилкой, какие используют персы при захвате высоких крепостей.
День был не по-осеннему жаркий, душный, солнечный и безветренный. На окраине Константинополя несметное количество людей. Вся эта толпа вместе со стартом ринется к возвышенному берегу, откуда, как на ладони, будет обозревать весь марафон, однако на двадцатитысячный стадион попадут не все, там места давно выкуплены, и плата за вход немалая.
На обширной стартовой площадке гомон, крик, толкотня, разные диалекты и цвета кожи; звон металла, ржание коней, нервные окрики и бесшабашный смех; встревоженная копытами тяжелая пыль, конский пот, запахи изысканного парфюма и давно не мытых людских тел.
Наконец, по списку стали вызывать участников. На одних никак не реагируют, других освистывают, над третьими смеются, знаменитых встречают с восторгом и рукоплесканиями. То, что в марафоне участвует женщина, уже как сенсация, всем известно, только об этом как блажном балагурстве богатой особы с ехидством сплетничают, с нетерпением ждут ее появления.
— Ана Аланская-Аргунская! — объявил регистратор.
Волнообразный, будто из-под земли, гул сотряс воздух, это был дикий рев толпы. На Ану это никак не подействовало, она с самого утра уже отрешилась от обыденной реальности, мобилизовала все силы на цель.
Около полутора сотен всадников выстроили в ряд, долго выравнивали, да кони резвятся, на месте не стоят, и всадники ерзают, все в центр, к короткому пути стать норовят, лишнюю десятину стадии выгадать хотят. А Ана примостилась с краю, только смотрит в даль, только ждет команды.
Основных фаворитов пять-семь, на них сделаны громадные ставки, целые состояния. У каждого фаворита по пять-шесть помощников, или, в случае чего, дублеров. Задача помощников оградить своего лидера, и как можно больше навредить, вплоть до нанесения в суматохе раны, хотя бы коню соперника.
Дан старт! В центре началась смертельная давка; заржали кони, заорали участники; несколько животных споткнулись, подмяли седоков; обвешанные оружием всадники неповоротливы, не могут маневрировать скакуном. От проломленного копытом черепа кто-то истошно взвыл. Пыль столбом, бряцание металла, топот копыт — началась нечестная схватка.
На Ану никто не обращает внимания. Самые опасные первые два этапа — конный и на воде, когда могут как угодно вывести из строя.
Мужчины сами по себе тяжелы, да еще нагружены для финального боя металлом, их коням нелегко нести эту тяжесть, и после короткого расстояния только в сторонке идущая Ана повела своего лихого красавца-скакуна к центру, чтобы сократить путь. Этот маневр заметили соперники, с гиканьем поспешили ей наперерез; такая борьба Ане ничего не сулила, и она вновь ушла в сторону. Понимая, что иной выгадывающей тактики, кроме скорости с небольшим крюком, нет, она прижалась к уже вспотевшей шее коня, в свисте ветра слилась с ним воедино, и что-то яростно крича, взбадривая, раззадоривая его и себя, пустила вскачь полным аллюром.
Когда Ана у моря осадила коня, до ближайших конкурентов было полстадии. Отдав слуге узды, скинув плащ, она с удовольствием нырнула в прохладное море, породненную стихию. Теперь у нее одна лишь тревога: не попасть на обратном пути в руки «помощников». И пошла бы она на дно морское, если бы Радамист не предупредил.
На втором этапе еще больше оторвалась Ана от соперников. Доплыла до скалы, как положено по правилам, отметилась у регистратора, тронулась обратно, огибая встречный поток пловцов, и уже полпути одолела — видит, не один, не два, а с десяток мужчин, полукруглым веером, заплывая, загоняют ее в свои «сети». Она бы и их могла обойти, да время тратить нельзя, и так все зигзагами ходит. Делать нечего, поплыла она в лоб. Видит: воины, обвешанные оружием мужчины, под этой тяжестью еле на воде держатся, да еще мечи и даже копья удержать в руках хотят, думают «пешим» порядком лидера поразить.
Совсем вплотную подплыла Ана, и может невольно, тому, что был напротив, издевательски морду скорчила; вспомнив, подобно дельфину, резко выпрыгнула из воды и, набрав воздуха, перевернувшись, ушла вглубь, наблюдая, как неуклюже барахтаются над ней искривленные толщей воды и помыслами людские тени. Двое-трое попытались за нею нырнуть, да их богатая амуниция только этого и ждала, с жадностью повлекла ко дну, и Ане даже повезло: совсем рядом острием вниз проскользнуло длинное копье.
Главное на воде — не сбить дыхание. Как можно дольше проплыв под водой, вынырнула Ана, огляделась, спешить не стала, полежала чуть на воде, восстановила дыхание и только после этого понеслась стрелой к берегу. А там очередная напасть — сморщенный, смуглый, как Басро, уже немолодой мужчина, слащаво улыбаясь сквозь густые усы, подает для утоления жажды увесистый кувшин. Только кинжал Аны с блеском коснулся обожженной глины, как белесая, жирная жидкость фонтанными брызгами окропила пляж, в мгновение ядовитыми паучками просочилась сквозь песок, исчезла. Ана взяла дальний кувшин, смочила руку, понюхала, попробовала на язык и лишь после этого отпила всего несколько глотков, слегка утолила жажду и тронулась дальше.
Подъем не крутой, но затяжной, до блеска и соскальзывания местами отшлифован тренирующимися марафонцами. Именно на этом, последнем перед финалом, этапе скидывается последнее, тяжелое оружие. Ане скидывать нечего — с самого начала налегке. Вот и ровная дорога к стадиону; наконец, и сам стадион, совсем рядом и заветная белая линия, за которой наступает самое страшное — скотская смерть или триумф бытия!
Только переступив линию, Ана чувствует, как она устала, ноги не держат, она упала, а стадион стонет, ревет, бушует яростней самой кошмарной бури. Она часто дышит, почти задыхается, конечности отяжелели, не подчиняются. А стадион заревел с новой силой, с новым импульсом — значит, уже показался на финишной прямой ее соперник, ее смертельный враг... А встать она никак не может, и главное, не
