мундирах.
Ана думала, что на троне будет восседать настоящий император Константин, пригласивший ее. Однако, издалека увидев смуглое изможденное лицо, она дрогнула, даже замедлила шаг, так, особенно прищуром взгляда, был похож император Роман на своего друга Басро. Тут же она вспомнила еще одно выражение Мниха: «В истоке Лекапин виновен в смерти моей и твоей семьи».
Не сумев преодолеть себя, Ана на значительном расстоянии остановилась, не доходя до трона, и тем самым не только не поцеловала руки, но даже и поклон свершила сдержанно, как подобает здороваться девушке на Кавказе.
Наступила неловкая заминка. В это время, что-то шепча, сзади Ану кто-то подтолкнул. Она невольно сделала шаг, и перед самым троном, прямо из-под пола, страшно рыкая, появились золотые львы. То ли испугавшись, то ли удивившись, Ана с некой игривостью вскрикнула, так что император Лекапин довольно засмеялся, заставив смеяться всю свиту. Это вызвало разрядку.
— Я думал, что такая смелая девушка ничего не боится, — уже немолодой император тяжело встал, неровной походкой сам подошел к Ане и, жадно оглядывая ее с ног до пышных золотистых волос, схватил ее руку, так что в его корявых толстых пальцах белизной отливала кисть Аны. — Неужели такие нежные руки смогли одолеть стольких мужчин? — как можно ближе остановился Лекапин, сжимая ее руку, и блеклыми, покрытыми пленкой катаракты сощуренными глазами изучающее всматривался вначале в рубиновое колье, а потом перевел взгляд на грудь, шею, гладкое лицо, все чаще облизывая губы.
— Посол Малой Азии султан Маиз ад-Дулле, — объявил торжественный голос, избавляя Ану от мук.
— Посол Моравии и Паннонии герцог Люитпольд.
— Кто это так совместил? — недовольно забормотал Роман Лекапин, вновь вынужденно занимая свое место.
После церемонии вручения верительных грамот послами началось представление их высшим сановникам империи, однако эта процедура мало кого занимала, все взоры были в сторону Аны, которая, выделяясь неповторимой грацией, красотой и ростом, теперь стояла в ряду дам византийского двора.
Вопреки этикету, с послами быстро разобрались, и вновь император Роман Лекапин сам направился к Ане.
— В честь Аны Аланской-Аргунской — званый обед, — самолично объявил он.
В это время к уху императора склонился главный церемониймейстер двора.
— Ах, да! — на редкость в хорошем настроении был Роман. — К сожалению, наш зять Константин приболел, а мы решили преподнести чемпионке императорский подарок, — он хлопнул в ладоши.
Под звуки гармоничной музыки в зал торжественно внесли дорогой сувенир: золотое блюдо древней египетской работы.
— От себя лично добавляю еще пятьсот золотых, — царственно заявил Роман.
Ана чувствовала себя очень скованной, утомленной, а к ней поочередно подходили все влиятельные дамы и вельможи, что-то спрашивали, говорили.
Наконец пригласили в соседний зал, где был накрыт огромный стол, и Ану с почетом усадили между царицей — официальной женой Романа, немолодой понурой женщиной, которая сквозь улыбку с ненавистью глядела на Ану, и старшим сыном Христофором, который, наоборот, был более чем любезен, учтив и даже навязчив, особенно под столом, где как бы нечаянно он всеми конечностями пытался дотронуться до тела чемпионки.
Обед был изнуряюще долгим, бесконечным. Ане казалось — что еще можно выдумать, сколько можно есть? А разнообразнейшие, самые экзотические и невообразимые по вкусу блюда все несли и несли, и это не беда, хуже другое: к ней столько внимания и столько вопросов, что она боится что-то не так сказать, лишнее сболтнуть, а короткими ответами пытается повторять те небылицы, что выдумал ей Зембрия Мних. В общем, она из Хазарии, с Кавказа, дочь князя, но имя отца называет иное. В Константинополе живет вместе с дядей Радамистом и тетей Артемидой.
А вопросов, вроде светских, да пикантных, столько, что целомудренный Мних их не учел, и чтобы лишнего не сказать, Ана коротко отвечает, а чтобы рот занят был, все ест и ест. За столом не только горы еды, но и столько же питья, в основном вин; и разговоры все шумные и развязные, и Христофор уже не только под столом, а в открытую пытается «ухаживать» за гостьей, требует выпить вино и уже заплетающимся языком несет всякие непристойности, приглашает какую-то провинциальную красотку перейти в свои покои, знатные покои второго царя, царя великой Византийской империи. Под конец Христофор так распоясался, что даже мать стала его стыдить, бросив в сердцах:
— Весь в отца.
А Ана, пунцовая от волнения, еле сидит, все с трудом сносит, с нетерпением ждет окончания столь затяжного застолья, надеясь, что удастся ей наконец-то уехать. Оказалось, это только начало — впереди еще театральное представление в другом зале, а до этого вновь долгие беседы, уже прогуливаясь по сказочным галереям дворца. И тут вновь Христофор от Аны не отходит, всячески выказывая свои притязания, и лишь с началом театрального представления, где Ану посадили в кругу женщин, она чуточку легче вздохнула, да расслабиться не может, хоть и пытается засмеяться, раз все смеются, над непонятной ей клоунадой константинопольского дворца. Затем была пантомима, и вновь все смеялись, а Ане казалось, что артисты мимикой выражают трагедию и боль. Однако, как советовал Мних, и здесь Ана натужно улыбалась, чувствуя, что постоянно находится под прицелом ревнивых женских глаз.
Наконец, в который раз сидящий ближе всех к артистам Роман Лекапин, не скрывая, широко зевнул:
— Довольно, — сонно постановил он.
С этими словами, словно по команде, из-за увесистых шерстяных портьер с сонными личиками выбежали дети и начали хором петь, а когда зазвонили колокола, все встали, начали креститься, и лишь Ана стояла неподвижно, хотя Мних ее строго-настрого предупреждал и учил креститься, говоря, что от этого с нее не убудет. Да не смогла Ана себя перебороть, или растерялась от усталости — все позабыла.
— Может, она мусульманка? — нарушил тревожное молчание женский голос.
— Еще хуже — иудейка! — другой, тоже женский.
— Язычница! — совсем злое шипение.
Шелестя шелками, звеня золотыми побрякушками, женщины с ядовитыми гримасами шарахнулись от красавицы.
— Соблюдайте светский этикет — здесь послы, — призвал к порядку главный церемониймейстер.
Император Роман злобно сгорбился, еще более помрачнел, так что морщины стали совсем глубокими, с отвращением напоминая Ане лицо Басро Бейхами.
— Неужто во дворец привели иудейку? — гневно выдавил Роман.
— Я не иудейка, — нашлась Ана, — а во дворец пришла, как Вы знаете, наверное, по приглашению императора Константина.
— Да, его величество император Константин недомогает и уже давно ожидает Ану в своей библиотеке, — тонким голоском звонко объявил евнух Стефан.
Царь Роман перевел тяжелый взгляд с Аны на евнуха, потом вернулся к Ане и, глядя на нее, сделал отмашку старшему сыну. Не спеша, по-царски, более чем вальяжно Христофор подошел к отцу, закивал, слушая отца, тоже, правда, со снисходительной усмешкой глядя издалека на Ану.
— Его величество император Византии Роман Лекапин благодарит послов и гостей дворца.
Сгорбленный Роман засеменил к потайному выходу, все застыли, склонив головы. И как только Роман исчез, Ану дернули за рукав.
— Следуйте за мной, — прошептал знакомый голос евнуха. И когда они углубились в темные длинные коридоры. — Неужели Вас не предупредили, как себя вести?
— Предупредили, — нервно отвечала Ана, — только мои мать и отец чтили своих богов, и иному я не последую.
— Ладно, об этом не досуг, — скороговоркой, задыхаясь, говорил евнух, он очень торопился, будто за ними погоня. — Дела худы, ой как худы! Христофор глаз на тебя положил, а это дрянь, и какая дрянь, похлеще отца… Так что молись каким угодно богам, лишь бы тебя отсюда без насилия выпустили.
— А Константин…
