видимо, оценивая степень моей общественной опасности.
— Ты работаешь на них? — брезгливо взглянул он на листок с перечнем ковровых услуг.
— Да. Временно. Вынужден.
Возникла пауза.
— Зачем ты меня позвал сюда!? Почему не вызвал полицию? — обратился он к румынскому вахтёру.
— Я подумал, может не стоит поднимать шум? — неуверенно пояснил свои действия румын.
— Если ты считаешь, что он хороший парень и ничего серьёзного не случилось, тогда, какого чёрта ты меня вызвал?! — раздражительно заворчал начальник на бедного румына.
— Я решил сообщить тебе, чтобы вместе принять решение, — неуверенно ответил тот.
Похоже, им не хотелось поднимать излишний шум и признавать перед жильцами и работодателями допущенную ими оплошность. Они были бы рады замять этот случай, но сомневались: не натворил ли я чего в их доме? Кто-то должен был принять решение.
Старший по дому, чтобы как-то заполнить возникшую паузу, спросил:
— Ты понимаешь, что совершил преступление против частной собственности? И если мы вызовём полицию…
Я уже был уверен, что они не хотят привлекать, ни полицию, ни кого бы то ни было.
— Да, я понимаю, что вторгся в частный дом. Но мои намерения безвредны. Я лишь оставил по одному листику у каждой двери. Если бы я знал, что это так побеспокоит вас, то не делал бы этого.
Управдом слушал меня и внимательно рассматривал, гадал: не отпускают ли они коварного злодея, после визита, которого они будут иметь большие неприятности. Он еще раз взглянул на рекламную листовку, сложил ее и оставил себе.
— О.К. Иди отсюда, — вынес он приговор.
Я так и сделал.
Кое-как добегали этот день. Наш бригадир постоянно проявлял свое недовольство мной, моей фамилией, или тем, что меня не загребли из того дома в полицию? В ответ, я дал понять, что эта работа не представляет для меня никакой ценности, и ему не следует корчить из себя великого босса.
Когда, наконец, закончили, почти все работники отказались ехать рабочим микроавтобусом в сторону конторы, сославшись на проживание в Бруклине, разошлись по домам. Бригадир уехал один. Славке надо было куда-то в другую сторону, и я ушёл сам. Неторопливо побрёл в сторону ближайшей станции сабвэя.
Пройдя пешком несколько кварталов, я оказался в паршивеньком районе. Перед спуском на остановку сабвэя какая-то чёрная ханыжка попросила у меня (quater) четвертачок. Чтобы отвязаться, я ответил, что не знаю о чём она. Но она увязалась за мной и охотно разъяснила: что квотор это «твони файв» (twenty five) двадцать пять центов.
С первого дня своего пребывания здесь я слышу их «твони» вместо «твенти». На этот раз я поинтересовался: почему твони, а не твенти? В ответ на меня смотрели, как на чудака, совершенно не понимая вопроса. Она снова протянула руку и повторила вопрос.
— Сэр, просто дайте мне квотор. Пожалуйста…
— Слушай, дорогая! Я работал всю неделю на дерьмовой работе, а деньги получу только в понедельник. Так что извини.
Дорогая учла это обстоятельство, но не отстала.
— О.К, тогда дай мне дайм. Пожалуйста, сэр. (dime, т. е. 10 центов).
Пришлось дать. Подруга осталась довольна и пожелала мне хорошего дня.
*«Entering the system. To enter, place your token into the ternstile slot and walk through. All other people… A token-booth clerk will then open a special gate.»
*Пропускная система. Чтобы пройти, опустите свой жетон в щель и проходите. Все другие люди… Клерк в киоске, продающий жетоны, откроет вам специальные ворота.
Я спустился на остановку. Станция была безлюдной и обшарпанной. В будке-конторке сидела такая же подруга, как попрошайка у входа в подземку, только наряженная в униформу работника метрополитена. Мы были одни на этой станции. Пропускные вертушки особого препятствия не представляли. Покупать их бронзовые шайбы, чтобы проходить к платформе, уже поднадоело. Деньги имелись, но станция была такой засратой, что я решил просто перепрыгнуть через препятствие, как частенько поступают чёрные ребята. Подойдя к барьеру, мне стало любопытно, наблюдает ли за мной шоколадка из своей стеклянной будки. Я обернулся. Она, как будто я её позвал, подняла голову и безразлично взглянула на меня. В этой ситуации стало как-то неловко проигнорировать её служебное присутствие и перепрыгнуть через вертушку.
— Сестрица, закрой глаза! — обратился я к ней.
— Зачем? — вяло удивилась она.
— Моё дело попросить, — подумал я, и, уперевшись руками на перилах прохода, поджал и перекинул ноги на другую сторону барьера. Уходя к платформам, я взглянул в её сторону. Она едва заметно, укоризненно покачала головой и снова уткнулась в чтение.
Вечером, я взял у кого-то из ребят велосипед, прихватил рюкзак и выехал на поиски того кондитерского места, о котором рассказывал Володя. По его описанию, было рядом со станцией сабвэя Fort Hamillton. Ехать туда от нас было неудобно, необходимо переходить на другую линию. Поэтому велосипед в этом случае был самым подходящим средством.
Когда я приехал в нужный район, уже темнело. Пришлось немного покружить вокруг. Но скоро, по запаху и прочим внешним признакам, я отыскал саму пекарню. Прямо перед зданием цеха, у оживленной проезжей дороги, стояли несколько пластиковых контейнеров с откидными крышками. Стоило мне заметить их, как стало ясно, что это именно то место, о котором говорил Володя. Вокруг контейнеров деловито копошились людишки. Приблизившись, я убедился, что это мои соотечественники, и тоже с велосипедами. Я наблюдал за ними со стороны, глазами случайного прохожего. Первое впечатление складывалось не очень-то хорошее, так как, назначение контейнеров было общеизвестно. Но вечерние сумерки и место исключали эти моральные издержки. Здесь просто никто на такое не обращал внимание.
Я приблизился. Ребята уже упаковывали добычу. Спросил их: что хорошего здесь есть? Мне деловито разъяснили, что сегодня весь ассортимент в наличии, и главное, есть сегодняшняя продукция. Рекомендовали обращать внимание на дату изготовления. Упаковав свои трофеи, они уехали. Я остался один.
Встал на пластиковый ящик и заглянул в контейнер. Тот оказался почти полон: однотипные бумажные коробки с прозрачным верхом и стандартной этикеткой, содержащей информацию о наименовании, цене и дате. Я поглядел на эту беспорядочную кондитерскую кучу, и немного поколебавшись, приступил к отбору. Сначала, я руководствовался только датой происхождения. Затем, заметив однообразие моего выбора, вернул некоторые экземпляры обратно и разнообразил ассортимент другими сортами. Весь этот процесс занял лишь несколько минут, так как мой рюкзак вмещал в себя лишь несколько коробок.
Занимаясь этим делом, я невольно посматривал за редкими прохожими. Их реакция на происходящее у контейнеров, была более чем положительной. Они вообще ничего не замечали, и никак не реагировали. Я успокоил себя тем, что если не придавать значения месту нахождения этих кондитерских изделий и учесть, что содержание и качество их ничем не отличается от тех, что продаются в любой бруклинской лавке, то ничего страшного во всём этом нет. Обратно ехал с полным рюкзаком за спиной. Было уже совсем темно.
Ребята оказались дома, смотрели телевизор. Чтобы забросить свои трофеи в холодильник, нужно было переместить в нём кое-какие продукты и освободить пространство. Я попросил ребят подвинуться. Взглянув на запасы, они поинтересовались — откуда? Ответил: из одной кондитерской лавки, где когда-то работал пару дней. Отдали в связи с истекающим сроком реализации. Ребята дружно угостились и признали: продукт заслуживает место в их холодильнике. Валентин поинтересовался: случайно ли угощение, или возможны систематические поставки? Я выразил надежду на регулярность и объявил всем, что они могут чувствовать себя свободно в потреблении этих тортов. Процесс потребления начался незамедлительно. Валентин дал особенно положительную оценку торту с орехами. Дружелюбно обещал показать мне завтра одну фруктовую лавку, где в определенное вечернее время можно щедро загрузиться
