сидели человек десять, разных цветов и возрастов. Чёрные цвета преобладали. По их невесёлому виду я понял, что все они, кроме одного полицейского, — мои товарищи по неудаче. Мне предоставили место и предложили присесть, подождать дальнейших указаний.
Я уселся. Моей соседкой оказалась белая женщина, среднего возраста, вполне приличной внешности и с чемоданом. Рядом с ней, с другой стороны, понуро сидел её муж, как я понял из её сумбурного рассказа. С первых минут моего появления в этой компании, женщина проявила ко мне какое-то нездоровое внимание. Оглядевшись, я отметил, что кроме нас троих, все остальные товарищи — других цветов. Мы же здесь представляли унизительное меньшинство.
Женщина, похоже, искренне сожалела о случившемся. Она почему-то решила, что именно со мной может поговорить об этом.
— Вы тоже? — робко обратилась она ко мне.
— Да. Спешил, очень хотел успеть на подходящий поезд, а за жетонами стояла очередь, вот я… Теперь и жетон готов купить, только бы поскорее освободиться, — рассказывал я свою историю женщине, надеясь, что охраняющий нас полицейский тоже слушает. Но полицейский никак не реагировал на мою готовность купить жетон. Зато женщина сочувственно выслушала мою историю. А затем, всхлипывая, стала уверять меня, что они с мужем впервые в Нью-Йорке. Заблудились, не разобрались, как и что, а их грубо задержали и сюда препроводили…
— Оочень печальная история! — прокомментировал кто-то из чёрных товарищей.
От такого циничного замечания, моя соседка ещё более привязалась ко мне, как к единственному человеку, готовому выслушать и понять её.
Разглядев компанию, в которой я оказался, понял, что остальные товарищи не были так уж огорчены и не пытались оправдываться. Они просто скучали. Приставали к полицейскому с вопросом: как долго им ещё ожидать? Просили разрешения закурить, куда-то позвонить… Полицейский просто не обращал на них внимание.
Мне долго ждать не пришлось. Спустя минут десять, тот же чёрный полицейский и ещё двое его коллег, привели чёрную полупьяную ханыжку, и решили, что этого достаточно.
Командовать нами взялся тот, что задержал меня. Одет он был в джинсы и кроссовки. Жетон, которым он представлялся, был единственным предметом, подтверждающим его принадлежность к полиции. Из басистого объявления, я понял, что сейчас мы все пройдём в участок, и там с каждым из нас разберутся. Собрание ожило. Посыпались глупые вопросы о курении, посещении туалета и прочих правах человека. Но чёрный полицейский топнул ногой, приказал всем заткнуться и сидеть на своих местах. Бригада притихла, только нетрезвые продолжали что-то невнятно ворнякать.
Тем временем, полицейские доставали из стола наручники и наряжали всех гостей в эти украшения. Моя соседка, со слезами в голосе, просила сделать для неё исключение. Но чёрный, важно надув щеки, пробубнил, что таковое недопустимо! Все равны. Затем, посмеиваясь, всё же сделал маленькое послабление для дамы. Если ей удобней, то можно оставить руки спереди. Нам же всем, надели наручники, сведя руки за спиной.
После этих процедур, нас вывели из помещения, построили в колону по одному и повели местами достаточно людными. Даже сознавая, что здесь никто тебя не знает, и что подобные явления в Нью-Йорке — не редкость, всё же шагать среди дня по одной из наиболее людных станций метро, с наручниками на руках было неуютно. Я замечал, что наше позорное шествие привлекает внимание отдельных ротозеев. Мысленно, я благодарил случай, что в этой колоне арестантов, кроме меня, есть ещё и эта пара нормальных, белых товарищей. Оказаться одному в таком чёрном деклассированном окружении было бы совсем паршиво. Случайные прохожие, обратившие своё внимание на конвоированное шествие, вероятно, принимали нас за тех типов, которые обсыкают углы и стены на станциях сабвэя. И мне не хотелось бы, чтобы кто-то подумал обо мне таковое. Ведь я был убеждённым сторонником чистоты, порядка и гармонии!
Между тем, наш пеший переход оказался унизительно продолжительным. Нас вели в полицейский участок куда-то на Penn Station. Полицейские достаточно бдительно пасли нас, хотя мы и были в наручниках. Тем временем, я освоился в своём новом положении и почувствовал, что одно кольцо наручников несколько посвободней. Я сложил кисть руки и стал другой рукой потихоньку стаскивать кольцо с запястья на кисть. Народу вокруг было очень много, наши конвоиры перемещались вдоль нашей растянувшейся колоны. Иногда шествие сливалось с общей толчеей. Я думал, что, освободив одну руку, мог бы незаметно вынырнуть из колоны, и благополучно раствориться в общей массе прохожих. Кольцо наручников застряло на самом широком месте кисти, но я чувствовал, что с некоторым усилием и лёгкими царапинами, смогу стянуть это с руки. Я лишь поджидал подходящую для ухода ситуацию. Послабленное кольцо оставалось на моей плотно сложенной кисти, а правой рукой я придерживал это кольцо в готовности стянуть его. Я уже планировал себе, как уложу эти кандалы в карман своих шорт и с одной рукой в кармане доберусь до дома. А там уже, дело техники. Пилите, Шура!
Но в мои планы грубо ворвался всё тот же чёрный, который задерживал меня. Он заметил мои ручные потуги, разгадал намерения и незамедлительно принял меры. Подскочив ко мне сзади, он схватил меня за локоть, стащил послабленное кольцо с кисти обратно на запястье и сжал кольцо наручников, обхватив запястье плотно, до боли. Свои оперативные действия он сопровождал ругательствами и угрозами в мой адрес. Остаток пути этот горилл шагал строго за моей спиной и доставал меня монотонным пением какой-то каннибальской песенки. Он был явно доволен собой. Его песенное бормотание мне в затылок и болезненно зажатое запястье раздражали. Меня просто выводил из себя факт моего бессилия и хронических проигрышей. Чьё-либо постороннее любопытное внимание меня уже не трогало. Мне было достаточно пристального внимания чёрноликого вождя.
Весь наш продолжительный переход проходил через тоннели между двумя станциями метро. Помещение, которое служило в качестве полицейского участка, находилось где-то на Penn Station, если я правильно ориентировался в подземном пространстве.
Обычная казённая, прокуренная комната с жёстко закрепленной скамьёй вдоль стены. В стене, над скамьёй, вмонтированы металлические перила. Всем задержанным освободили от наручников по одной руке, и свободные кольца пристегнули к перилам. Теперь мы могли присесть, но были на привязи. Как велосипеды, припаркованные под стенкой универсама.
Наши воспитатели не торопились. Из шуточек своих чёрных соседей по скамье, я понял, что многие из них уже бывали здесь. Я спросил одного: что будет далее? Из его консультации понял лишь то, что мы потеряем сегодня полдня.
Пока полицейские суетились в подготовке, чёрные арестанты расслабились, выпросили разрешение закурить и начали хохмить. Из всей нашей компании, по-настоящему огорчена была только белая супружеская пара. Мне же было просто любопытно.
Наконец, служивые приготовили всё необходимое и занялись нами. Двое принялись выполнять чисто техническую работу по идентификации задержанных. Двое других полицейских расположились за столами и приготовились оформлять бумаги. Один из них был мой чёрный вождь. Он, более других своих коллег, вступал в переговоры с арестантами. Демонстрировал казарменный юмор и корчил из себя крутого копа. Его собратья по цвету, пристегнутые к перилам, подыгрывали ему в этом шоу. Обе стороны были довольны собой. Им удавалось воспроизводить сценки из дешевых американских телесериалов о трудяге полицейском, который всех насквозь видит и со всеми находит общий язык.
Кстати, его язык я понимал с большим трудом. Другие его коллеги возились с бумагами и не обращали внимания на происходящее, словно, ничего не слышали. Когда они занимались кем-то из задержанных, а тот пытался шутить и с ними не по делу, те, едва скрывая свою брезгливость, просили просто помолчать. Этим, в отличие от своего чёрного коллеги полицейского-клоуна, хотелось поскорее покончить с нашей бригадой и умыть руки.
Сначала нас по очереди отстёгивали (велосипеды) от перил и подводили к столу, где один полицейский с поляроидом фотографировал нас, а другой фиксировал на специальных бланках отпечатки наших пальцев. Чтобы дело двигалось быстрее, они старались действовать одновременно. Один занимался твоими пальцами, а другой снимал физиономию, фас и профиль.
У меня снимок фас не вышел, так как я в этот момент взглянул вниз на процедуру с моими пальцами. Фотография получилась с закрытыми глазами. Фотограф отдал её мне на память и сделал новую.
