Осенний, дождливый Бруклин мне показался серым и неуютным. Люди мрачноваты и благоразумно насторожены, когда обращаешься к ним на улице с каким-то пустяковым вопросом.
После обеда пробилось солнышко и стало веселей. Мы праздно сидели на условленном углу, дули пиво из банок и поджидали Сашу. Юра напомнил нам, что пивную банку следует держать прикрытой в бумажном пакетике. Это правило действовало и в Нью-Джерси. То бишь, распивать алкогольные напитки на улице можно, но не должно быть видно, что это алкоголь. Странное правило уличного движения. Оно напоминало мне анекдоты о горбачевской идиотской антиалкогольной компании. Один из таковых анекдотов:
«В госучреждении наступило время обеденного перерыва. Секретарша объявила ожидающим в приёмной посетителям о перерыве и зашла в кабинет своего начальника.
— Чего желаете на обед? — спросила она благодетеля.
— Как обычно: раздевайся, — не отрываясь от бумаг, важно ответил босс.
— Хорошо, я только закрою дверь, — исполнительно отреагировала секретарша.
— А вот этого делать не следует! — строго наказал начальник. — Газеты, дорогая, читать надо… пусть люди видят, чем мы занимаемся, иначе подумают, что мы во время обеденного перерыва употребляем спиртное».
Саша задерживался. Но и нам спешить было некуда. После пива мы перешли к бананам. Юра рассказывал нам о праздничных мероприятиях в украинском баре на 2-й авеню в Нью-Йорке. А Славка клял — на чём свет стоит — нынешних украинских державных диячив, борцов за незалэжнисть, вчерашних партийных функционеров и сегодняшних мародеров… Полковнику не терпелось вернуться в тихий Трэнтон, и там уже свободно усугубить и забыться.
Саша запаздывал. Полковник сердился-грозился, по приезду в Трэнтон, купить себе не только выпивку, но и автомобиль.
Наконец, появился Саша. За рулем его Фордика восседал Илья. Мы распрощались с Юрием и уехали. Машину вёл Илья; двигатель у него частенько глох на перекрестках. Водители, следовавшие за нами, раздраженно сигналили. Но Илья не обращал на них внимания и забавлялся ручкой переключения передач и педалью сцепления. Чувствовал он себя за рулем на улицах Бруклина — как дома, сказывались профессиональные навыки таксиста. Он не переставал удивляться, зачем это Саша купил себе такое старьё, да ещё и с неавтоматической коробкой передач? Саша отвечал, что ему нравится это «неудобство».
Проехав с нами несколько кварталов, Илья уступил место за рулем Саше, а сам вышел.
Возвращались через Verrazano Bridge (мост) и Staten Island. Саша пребывал в хорошем настроении; поездка в Бруклин пошла ему на пользу. Как я понял, Илья взбодрил его воспоминаниями о Кате, которую приводил ему на день рождения, и выдал Саше её телефон. Саша был доволен до идиотизма и не знал, как проявить переполнявшие его эмоции. Полковник хмуро сидел на заднем сидении, и, не реагируя на Сашины подколки, хлебал пиво из банок. Делал он это демонстративно и сердито.
— Полковник, если меня остановят и оштрафуют за то, что я допустил распитие во время движения, платить будешь ты! И продуктовыми карточками не отделаешься, придётся расстаться с наличными, — доставал его Саша.
— А мне и хочется, чтобы тебя полиция остановила, я бы посмотрел, какой ты тогда будешь разговорчивый, — ворчливо отвечал Славка.
Доехали мы благополучно. Саша в тот же вечер, дождавшись, когда все разошлись по комнатам, дозвонился до Кати и щебетал с ней минут сорок.
В этот вечер, Стас проведал откуда-то о музыкальном мероприятии в каком-то клубе или пивном баре, туда мы и отправились. Нашли это место не сразу, по дороге покупали и пили пиво, Славка усугублял водкой. На каждой, встречающейся нам автомобильной торговой стоянке Стас со Славкой останавливались и рассматривали выставленные к продаже автомобили. По их разговорам я понял, что Полковник всерьёз задумал купить автомобиль. Ему осталось лишь начать работать и собрать деньги. Предметом его внимания были экземпляры 7–8 летнего возраста с ценами до 1.800 долларов.
Когда мы, наконец, нашли нужное место, было уже поздновато. У входа в ангаро образное здание толпилась разгорячённая молодёжь. Это был последний перерыв, и народ вышел на воздух, чтобы подышать и покурить. При входе обратно они предъявляли билеты, но так как дело шло к финишу, никто не обращал на них особого внимания, следили лишь за порядком. Мы тоже вошли.
Достаточно большое пространство было заполнено молодыми людьми. В одном конце размещалась сцена, на которой возились с инструментами музыканты. А в другом — расположился пивной бар, где бойко шла торговля разливным пивом. Кондиционеры или отсутствовали вообще, или не включались, чтобы больше хотелось пива. Дышать было нечем. Липкая удушливая атмосфера живо напомнила мне летние подземные станции нью-йоркского сабвэя и украинские междугородние автобусы. Потные, возбуждённые зрители, одурманенные пивом, а возможно, и другими душевными средствами, словно не замечали удушья. Они шныряли с пивными бокалами и блестящими от пота лицами, возбуждённо обмениваясь впечатлениями. Эмоциональный накал был очень ощутимым.
Когда же музыканты продолжили свой концерт, моё любопытство было удовлетворено в течение считанных минут. Мне захотелось выбежать из этого кошмарного музыкального ангара на свежий воздух и тишину. Но плотное течение народа вовнутрь не позволяло вырваться. Вдыхая тяжёлый воздух, и едва выдерживая обрушившийся звуковой шквал, я невольно понаблюдал за исполнителями и вытерпел лишь один музыкальный номер. На большее меня не хватило. Коротко это можно оценить американским словом Sucks. Подобный звуковой хлам можно услышать в любом сельском клубе.
Как только появилась возможность, я вынырнул из музыкальной шкатулки на воздух и решил подождать своих товарищей на улице. Там у входа, я рассмотрел рекламную афишу. Она извещала о местной команде из Нью-Джерси, с каким-то претенциозным, абсолютно непереводимым названием. Из приоткрытых дверей вырывались оглушительные, совершенно немузыкальные звуки. Подслушивая их с улицы, я окончательно оценил их музыку, как безнадёжное дерьмо. Я был удивлен, заметив на стоянке среди автомобилей, множество таких, которые прибыли из соседних штатов: NY, Penn. Похоже, что эту команду где-то уже знали, и кто-то хотел их увидеть и послушать живьём.
Минут десять спустя, грохот прекратился, и молодёжь повалила на улицу как из большой бани. Концерт окончен…
Когда мы нашли друг друга, то дружно удивились тому, что такое отвратное, в музыкальном смысле, представление могло собрать столько зрителей. Я поспешил вставить в свои истерзанные уши наушники и включить карманное радио. Всякая музыкальная станция казалась мне совершенством, после того, что я слышал в этом пивном, потном ангаре. Я подозревал, что основной коммерческой целью организаторов концерта была распродажа пива. Думаю, что свою цель они достигли. Короче, сходили мы в концерт.
Свежая, осенняя ночь с кратковременно моросящим санитарным дождиком, чистый воздух и обилие музыки в эфире. Всё это действовало на меня благотворно. Я люблю тебя, Жизнь!..
Вопрос о завтрашнем рабочем дне уже не терзал, мы решали всё самостоятельно и творчески — в зависимости от погоды, настроения и прочих обстоятельств. Баланс, хотя и медленно, но неуклонно рос. Моросящий дождик в лицо и джазовые сливки в голову и душу. В перерывах между музыкой прослушивалась дружеская беседа товарищей. Они толковали о ценах на автомобили и услуги уличных проституток. Особое внимание уделялось спортивным моделям и чёрным девицам. Конец сентября. Ночь в захолустной столице чудного штата Нью Джерси. Не слышно кричащих сирен скорой помощи, пожарных и полиции, без которых не представляется Нью-Йорк и Бруклин. Пустынные улицы… Вспомнился неубранный урожай яблок. Нам, как обычно, никто не позвонил. А если и звонил, то ответил кто-нибудь из польских соседей и разговор пше-не состоялся.
В подобных ситуациях, когда к ним кто-то обращается на местном американском языке, польская братва отвечает универсальной фразой «I don't know» (Я не знаю). Возможно, некоторые из них не знали значения и этой фразы.
Вскоре, состоялась наша деловая встреча с нашим бывшим соседом Казимиром, пришедшим к нам с предложением поработать в его строительной бригаде.
Это был колоритный тип неопределённого возраста. Внешняя потасканность старила его, но энергия пёрла из него как из юноши.
