продуктами и увозят прочь. Наши шоколадные щипки в таком массовом товарообмене — едва ли ощутимы. Нас озадачила проблема невостребованных продуктов, мы представили себе, сколько таких контейнеров увозят от супермаркетов по всей стране!
А старый поляк пожаловался нам, что его работодатели, при таковой расточительности, так зажимисто платят ему за его не умственный, но общественно полезный труд. Мы ответили, что наша работа, на наш взгляд, также убийственно дёшево оценивается, поэтому мы и подслащиваем своё пролетарское бытие орехом в шоколаде, заодно спасая его от порчи и выброса.
Ночь пролетела, как десять минут. Сигналы о подъёме долетели до моего сонного сознания неким болезненным недоразумением. Мне привиделось явление Кайзера, поджидающего нас перед домом. Нетерпеливо сигналя гудком своего уставшего грузового автобуса, он ворчал что-то о нашей медлительности и неискоренимой лени. Его мрачное лицо зловеще подсвечивалось тлеющим окурком, хронически торчащем в беззубом рту.
От такого кошмара я начал приходить в себя. Саша уже одевался; делал он это в темноте, как лунатик. Полковника я встретил, когда тот шёл в санузел. Он был уже одет, но помятый, неумытый и не совсем проснувшийся. Назвать такое утро «добрым» не поворачивался язык. Не успели мы спуститься на первый этаж, как услышали уже реальный сигнал подъехавшего к дому автобуса. Каждый посмотрел на свои часы. Ещё не было и половины седьмого. Сонно бормоча проклятия в адрес маньяка Кайзера и такой жизни вообще, мы достали из холодильника заготовленные с вечера свёртки с бутербродами и выползли на улицу. За рулем сидел мрачный, как это осеннее утро, Кайзер. Во рту дымил окурок, угловатая физиономия тускло освещалась зелёным светом от приборной доски.
— Чешь, хлопаки! — по-военному рявкнул он. — Просыпайтесь, курвы! — приятельски подбадривал нас. Мы как зомби расползлись по углам грузового отсека, примостились среди одеял и рабочей робы, и провалились в дремоту. Рулевой обоза Кайзер, совершая маршрутные остановки, подбирал таких же сонно мрачных членов своей бригады. Становилось всё тесней. Кто-то курил, от кого-то разило алкогольными парами совсем недавно выпитого.
Всё это напоминало мне Советскую Армию с казармой, двухъярусными койками, храпом и смрадом.
Расстояние до Патерсона было преодолено в бессознательном состоянии. Мы начали приходить в себя, когда почувствовали, что въехали в город. Припарковались на прежнем месте, под домом. Все, кроме бодрого и шумного бригадира, выползали как сонные мухи. На улице проделали те же подготовительные, оградительные, процедуры, а затем лифтом поднялись на 16-й этаж. Подъём в каптёрку и переодевание происходило в атмосфере всеобщего тягостного похмелья. Такое единодушное отношение к предстоящему труду хоть как-то, морально облегчало нашу участь. Также радовало и то, что сегодня не понадобился инструмент, и не стали замешивать цементные коктейли. Зато каждому Кайзер выдал специальные тёрки: дощечка с ручкой, рабочая сторона которой была покрыта крупнозернистой наждачной тканью. Такой инструмент тоже ничего приятного не обещал.
В том же составе мы погрузились в галеру, и, не спускаясь, приступили к своему не умственному труду. В этот раз, мы должны были затереть неровности, возникшие на стыках пенопластовых листов. Это действо вызывало мерзкие шершаво-скрипучие звуки и снегообразную пенопластовую пыль, которая попадала в глаза и нос. Занимались мы этим недолго. Вскоре с крыши прохрипела команда Кайзера и мы, приостановив процесс зачистки, вернулись в исходное положение — у крыши.
К этому времени, тыловая бригада в лице Полковника приготовила для нас пенопластовые детали для оклейки вокруг окон и некоторое количество раствора. Подав всё заготовленное нам на галеру, Кайзер выразил надежду, что до обеда мы обеспечены всем необходимым для беспосадочных полётов. Рабочий день у этого маньяка был расписан от темна до темна: только знай — пахай, как немой!
В этот раз, вместо метровых листов пенопласта, мы клеили узкие, тонкие планки вокруг окон. Мазни было меньше, но приходилось подгонять размеры с помощью ножа. Позднее, когда жильцы дома начали просыпаться и реагировать на нашу возню вокруг их окон, у меня появилась возможность вступать в контакты с некоторыми из них. Все они были чёрные, и все задали мне один вопрос: не страшно ли нам на такой высоте работать? Я честно всем им ответил, что мне страшно и грустно. Они сочувствовали, некоторые даже признались мне, что не полезли бы на моё место ни за какие деньги. Некоторые интересовались, что мы намерены делать далее с их домом, — неужто так, и оставим его бело- пенопластовым?
Я удивлялся убогости и запущенности в их комнатах, которые разглядел через окна. Наш транзитный быт, который мы организовали себе в бруклинской квартире, стащив туда мебель и бытовую технику с улиц, был просто роскошным в сравнении с тем, что я увидел. Всё, что я мог наблюдать через не зашторенные окна, лишний раз говорило о том, что мы различны не только цветом и запахом.
В одном окне я повстречался с молодой парой. Чёрный парень упражнялся-выпендривался перед своей подружкой, выдавливая из саксофона неуклюжие звуки. Наше неожиданное появление у окна удивило их и отвлекло парня от его занятия. Я спросил, какая музыка ему нравится? На что тот, не задумываясь, ответил, что лучше рэпа нет на свете! Тогда я порасспросил его о музыке известных американских чёрных музыкантов, которые хотя и далеки от любимого ему рэпа, но всё же достойны внимания. О своих старших собратьях; John Coltrane, Miles Davis и современного Joshua Redman он никогда не слышал, и его реакция была такой, словно я их выдумал на крыше и теперь со своими шутками разъезжаю от окна к окну.
Мои польские коллеги тоже проявили любопытство к нашим беседам и спросили меня, о чём это я с ними? Я коротко ответил им, что предлагаю парню оставить свою трубу и перебраться на нашу галеру, смаровать со мной в пару. Но тот отказался.
— Ещё бы! Их теперь на такую работу и палкой не загонишь, — прокомментировал старший галеры. Он скорее будет наркотиками торговать на улице и зарабатывать на этом за день то, что мы не всякую неделю имеем…
Так день и прошёл в подвешенном состоянии: примерка, подгонка, мазня, приклейка, осмотр комнат странных жильцов, короткие, пустые диалоги. Наконец, получасовой обеденный перерыв на крыше и снова в галеру.
До первого этажа так и не дошли, решили закончить завтра. Кайзер недовольно ворчал. Покидали объект в сумерках. Традиционно остановились у бакалейного магазина и заправились пивом.
Домой прибыли в полной темноте. Время под душем, за ужином и на прогулке в супермаркет пролетело быстро. До утреннего явления Кайзера оставались считанные часы, и мы вынуждено пораньше отходили на покой, зная, как тяжко будет завтра заставить себя проснуться и лезть в этот ненавистный, прокуренный автобус. Засыпал под радио музыку. В паузах о погоде на завтра упоминались кратковременные дожди. Они называли это shower (то есть — душ).
Я поделился с Сашей своими надеждами на неполный рабочий день, но в ответ от него услышал лишь ровное сопение. Отложив радио в сторонку. Я последовал его благоразумному примеру.
Утро началось как обычно. Но уже по пути на работу, из замечаний Кайзера я понял, что прогноз погоды на сегодня волнует не только меня. Бригадир планировал рабочий день с учётом предполагаемых осадков. Я заметил, что невозможность налепить побольше пенопласта чрезвычайно беспокоило Кайзера. Все работы, связанные с применением клея вызывали у нашего бригадира нездоровый интерес. Мне кажется, что если бы он мог организовать работу в две смены, круглосуточно, то он бы не слез с этого дома, пока не обклеил бы его полностью. К этой работе он относился подобно азартному игроку, у которого пошла масть и он спешил получить от улыбнувшейся фортуны как можно больше.
Инструкция к клею предписывала применение его в чистом виде, без всяких домесов. Надо полагать, и смета работ учитывала соответствующее количество клея. Но Кайзер, как опытный строитель-шабашник, знал, что клей также неплох, если его замешивать с цементным раствором. К тому же, делалось это в пропорции почти две трети цементного раствора и одна треть клея. Кашу маслом не испортишь!
До меня начало доходить, почему он возит в своем автобусе вёдра с клеем. С работы домой он везет несколько запечатанных полных вёдер, а на следующее утро, эти же ведра, уже подчистую опустошённые, едут с нами обратно на стройку, для отчета. Предполагалось, что сэкономленный клей продавался кому-то в Трэнтоне. Вероятно, заказчиком был какой-нибудь польский строитель-предприниматель. Эти дополнительные интересы, естественно, стимулировали нашего бригадира, этим-то и объяснялся его
