she cannot use her arms and legs.
«I feel sad for both Ivars and Gunar. But I cannot do anything about it. I hope Ivars will return home to help me. I'm having problems renting the flat and need support. I bear him no ill will.»
Oliver Blunt, defending, said as soon as Sondors realised his brother was hurt he tried to save him, giving desperate resuscitation. «Witnesses heard him begging his brother to breathe, saying `please breathe, open your eyes».
«He has been living with the consequences of that incident ever since. He is devastated by the death and it will haunt him for the rest of his life.»
Mr Blunt said Sondors planned to go home to look after his family and brother's children as soon as he is released.
After sentencing, the judge, Mr Justice Silber paid tribute to the Southampton detectives who investigated the case, and made several trips to Latvia to find witnesses who had left Britain.
One of those officers, DC Chris Yates of Southampton Central Station, said: «It's a tragic set of circumstances fuelled by drink. One's thoughts go out to the mother who has lost her son.»
Sondors has already served 11 months on remand and is due to be released next May.
Я снова обратился к чтению своей книге. Но Иварс ещё не наговорился.
— А ты попал сюда, как нелегал? Ожидаешь депортации? — задал теперь он мне свои вопросы.
— Почти, — коротко ответил я. — Потом расскажу.
Иварс обратился к своему музыкальному центру. Стал что-то искать на радио ФМ.
— Сейчас должна быть русскоязычная программа из Лондона, — удивил он меня.
— Наконец, он нащупал неустойчиво звучащую радиостанцию. Вещал Сева Новгородцев. Его голос не изменился с 70-х годов! Он отвечал на звонки русскоязычных слушателей и исполнял их музыкальные пожелания. Послушав это минут десять, я с грустью отметил факт мутации ведущего.
В 70-х годах он вещал из Лондона для слушателей Советского Союза со своими музыкальными программами, из которых мы узнавали о последних новостях британской музыкальной индустрии. Тогда и музыка, которую он комментировал, и его юмор, были достойны внимания.
Теперь же, я слышал уставшего диск-жокея, услужливо исполнявшего незатейливые музыкальные прихоти радиослушателей, соскучившихся по Киркорову, Николаеву, Варум и прочим… звёздам.
Между дебильными песенками вставлялась реклама авиакомпаний, предлагающих недорогие рейсы из Лондона в Москву и Киев. Некоторые радиослушатели, дозвонившись к нему в студию, что-то рассказывали о своей жизни в Англии. Всё это звучало, как жалкое подобие российской фабрики звёзд.
— Хочешь, позвонить в студию и заказать музыку, или что-то сказать? У меня есть студийный телефон, — дружелюбно предложил Иварс.
— Спасибо. Пока не хочу. Боюсь, у ведущего не найдётся под рукой нужной музыки, — ответил я.
И с уважением подумал о чудаке с волынкой, что этажом ниже.
Его коротенькие, грустные камерные концерты для приведений, напомнили мне забытые композиции лондонских ребят Talk Talk и их солиста Mark Hollis.
Получасовая радиопередача из Лондона для русских радиослушателей закончилась. Я почувствовал облегчение. И неприязнь к неискреннему радио шутовству ведущего, которого я, когда-то, в детстве уважал. Наверняка, ему и самому едва ли была по душе музыка и болтовня, которой он засорял эфир, но он таки делал это. Возможно, вынужденно. Таковое можно понять.
У меня мелькнула мысль дозвониться до Севы Новгородцева в его следующей музыкальной программе. Возможность поговорить с ним по телефону, вызвало у меня желание рассказать ему, как, когда-то давно, по пятницам, я вылавливал в мутных коротких радиоволнах его музыкальные передачи. И, записав с его слов почтовый адрес Русской службы Би Би Си, наивно писал ему письма со своими юношескими музыкальными пожеланиями.
Мои письма на вражескую радиостанцию, вероятно, оседали в надёжных советских фильтрах, и я так и не услышал исполнения своих просьб.
Теперь же, находясь неподалёку от Лондона, мне было приятней слышать волынку из соседней камеры, чем его коммерческий поп-хлам.
Мой быт на новом месте наладился. Я стал по несколько раз на день проделывать армейское упражнение, прибавляя количество телодвижений, подтверждая себе, что я жив и здоров. Отжаться от пола определённое количество раз, — как выполнить норму ГТО.
(ГТО — Готов к Труду и Обороне, — для поколения Пепси-Кола, которые уже не «совки», и не слышали о таком.)
Мы быстро с Иварсом начали понимать друг друга с полуслова, и уважать личные привычки. Наше вынужденное соседство не было нам в тягость. А таковым, не всякая супружеская пара сможет похвастать.
Кроме предстоящего суда его также беспокоило отношение его близких к нему и его неопределённому положению. Возможность поговорить со мной об этом, помогало ему пережить это.
— Представляешь, я уехал в Англию с целью что-то заработать. А моей жене и родителям пришлось возмещать все расходы, связанные с доставкой земляка домой и его захоронением.
— Очень даже представляю! — посочувствовал я.
— Для тёщи я теперь ещё и уголовник, убийца, — вздохнул Иварс.
— Тёща не очень любит тебя? Возможно, теперь она будет бояться, и уважать тебя!
— Она очень не любит меня! Если бы не жена и дочь, за которых, я переживаю, то небольшой срок в этой тюрьме я бы воспринимал, как благо и убежище от тёщи. Кстати, Серёга, вы с ней — однофамильцы.
— У меня много однофамильцев. Твоя жена, до брака с тобой, тоже была Иванова. Но едва ли я имею какое-то родственное отношение к ней и твоей любимой тёще. А когда я функционировал в Англии с голландским паспортом, у меня были однофамильцы и в Нидерландах.
— Жаль, что вы с ней не родственники. Твоё влияние на неё оздоровило бы мои сложные отношения с ней, — мечтал Иварс.
— Из одного хорошего фильма я узнал, что, ложась в постель с близким человеком, в интимных отношениях участвуют, как минимум, шесть человек. Вы двое, и четверо ваших родителей. А если твоя подруга замужем, то следует добавить и её мужа, как заочного соучастника.
Этакая, психологическая пуповина с предками и близкими.
Неприятное замечание, однако, чем более знаешь человека, тем больше ощущаешь присутствие и влияние невидимых родителей, особенно их осуждение.
Отсюда и множество анекдотов про вездесущую тёщу.
— Для моей тёщи подходит один короткий анекдот, — заявил Иварс. — У неё должно быть лишь два зуба; один для постоянной зубной боли, а другой — для вскрытия пивных бутылок.
— Она что, с вами живёт? — поинтересовался я.
— Слава богу, нет. Но посещает и контролирует достаточно часто и активно.
— Контролирует твоё поведение? Подобно дежурному надзирателю, который иногда заглядывает в глазок, убедиться, что никто не повесился?
— Да уж, Серёга, мрачные у тебя шуточки. Но сравнение моей тёщи с надзирателем вполне соответствует. Она особенно контролирует мою трудовую занятость. Когда я не работаю, а стиральная машинка стирает бельё, моя тёща считает, что бытовая техника эксплуатируется совершенно не рационально.
— Понятно. Сочувствую. Вероятно, сейчас твоя тёща часто вспоминает о тебе, и, наверняка, имеет, что сказать своему зятю, — поддержал я разговор, и с удовлетворением подумал о своей холостяцкой квартире-убежище.
— Здесь время останавливается; каждый день — одно и то же. Утрачиваешь связь с внешним миром и
