англичанином, упрямо сохранявшим преданность Израилю, что не добавляло ему популярности среди коллег. Поначалу трудно было разобрать, что он говорит, отчасти потому, что он проглатывал половину произносимых слов, а частично из-за своеобразного юмора, смысл которого поначалу ускользал от меня. Я удивлялся, как это Лазар с его примитивным английским сумел завязать с ним столь дружеские отношения. И хотя он являлся главой администрации в этой больнице, похоже, что он не вполне одобрял методы, которыми у себя руководствовался Лазар. Его собственный стиль руководства был совсем другим, и уж, конечно, менее авторитарным. Вот пример: когда мы добрались до больницы, он не мог найти санитара, который занес бы внутрь наши сумки, и ему пришлось одну из них тащить собственноручно до гостевой комнаты, примыкавшей к одному из больничных отделений и предназначавшейся для нас на всю первую неделю нашего пребывания в стране, до тех пор, пока мы не подыщем себе квартиру. На мгновение, когда мы прошли мимо помещения со старыми мониторами, стоявшими в конце коридора, нам показалось, что сэр Джоффри вознамерился устроить нас в больничной палате, но когда мы вошли в предназначенную нам комнату, все увиденое нами было забыто. Это была очаровательная комната в старомодном стиле с чем-то вроде полога из зеленого материала над высокими кроватными спинками и с небольшими бортиками, обеспечивавшими безопасность сна. В былые дни комната отводилась представителям благородных сословий и аристократам, попадавшим в эту больницу, особенно, если они оставались здесь ненадолго, а также для проведения встреч, семинаров или совещаний по поводу сложных медицинских проблем.
Пожилая темнокожая медсестра вошла, чтобы предложить нам по чашке чая; мы согласились с радостью, особенно с учетом того, что сэр Джоффри принес с собою множество анкет, содержавших такое количество административных деталей, которые сэр Джоффри мог одолеть с большим трудом даже с нашей усердной помощью. Он тщательно просмотрел мой британский паспорт, затем углубился в заверенное нотариусом и переведенное с иврита на английский наше брачное свидетельство с акцизными марками и восковыми печатями красного цвета, пытаясь, похоже, извлечь какие-то сведения, необходимые ему для определения статуса Микаэлы, разрешающие продолжительное пребывание в стране и легальное трудоустройство. Все у нее оказалось в порядке, да ее это, похоже, не слишком и волновало. Сняв обувь, она улеглась на одну из маленьких кушеток, стоявших в комнате, добродушно поглядывая огромными своими глазищами на сэра Джоффри, который, вне сомнения, был изумлен атмосферой буйного вожделения, окружавшей странную молодую женщину в этой полутемной холодной и чужой для нее иноземной комнате — вожделения, которое обязывало меня, уставшего от путешествия и пребывавшего в некоторой депрессии, немедленно приступить к исполнению супружеских обязанностей, как только он покинет комнату. Но тут принесли чай, и в честь прибытия в Англию я решил выпить его так, как его пили мои родители, — с молоком. После того, как сэр Джоффри закончил заполнять все анкеты и, убрав их, завинтил свою авторучку, я начал расспрашивать его о различных отделениях, работавших в больнице, особенно об отделении хирургии, не утаив о своем опыте в качестве хирурга и недавней практике как анестезиолога, и после некоторого сомнения осведомился, не представится ли мне возможность принять участие в операциях, хотя бы время от времени. „Да“, — отвечал сэр Джоффри. Лазар говорил с ним по телефону пару дней назад и рассказал ему о профессиональных склонностях молодого врача из Израиля, а кроме того попросил, буде представится такая возможность, найти работу на неполный день для его жены, и он, сэр Джоффри, начал трудиться в этом направлении сразу же, чтобы выполнить просьбу его друга. Однако тут же выяснилось, что глава терапевтического отделения хотел бы пока что обойтись без помощи израильского врача, а у заведующего отделением хирургии нет места для еще одного хирурга. И тем не менее… и тем не менее в отделении скорой помощи были бы счастливы заполучить еще одну пару рук, а там, как известно, операции совсем не редкость и они, эти операции, там зачастую не менее сложные, чем в хирургическом. Так что если я действительно хочу этого, ничто не препятствует тому, чтобы я влился в их бригаду — в качестве ли хирурга или анестезиолога, это уже что мне больше подходит.
— Так что он наконец получит свою долю счастья, — сказал Микаэла по-английски тихим голосом, в котором таился упрек, тут же она принялась объяснять сэру Джоффри, как страстно хотелось мне стоять у операционного стола. И хотя ее английский был вполне основателен, она говорила с легким акцентом, который приобрела в Индии; ивритского акцента у нее не было. Сэр Джоффри слушал ее с нескрываемым интересом, судя по всему, очарованный ее огромными сияющими глазами, которые вносили блеск в сумрак большой, но плохо освещенной комнаты.
Я, по правде говоря, был изумлен звонком Лазара. Было ли это еще одним подтверждением искреннего его душевного расположения ко мне, или опять здесь приложила руку моя любимая, желая соблазнить меня возможностью поработать хирургом в продолжительном моем пребывании в Англии, отложив на неопределенное время все планы на возвращение? Что ж, может быть, Микаэла и не ошибалась, говоря, что я не вполне счастлив, но я был определенно доволен и полон надежд. Мысль о том, что вскоре мне вновь, возможно, доведется ощутить в своей руке скальпель, рассекая им живую плоть в атмосфере тихой английской вежливости, без ехидных замечаний Хишина или завистливых взглядов моих конкурентов, настолько захватила меня, что я упустил момент, когда должен был предостеречь Микаэлу от немедленного согласия, данного ею сэру Джоффри на работу ответственной за уборку в маленькой часовне, примыкавшей к больнице. Идея физической работы для беременной Микаэлы, тем более по поддержанию порядка в часовне, для жены врача, работающего тут же в больнице, вовсе не вызвала у меня восторга, но я держал язык за зубами, чтобы не обидеть ее и не унизить в глазах сэра Джоффри, потратившего на нас столько времени и совершенно счастливого, что сумел удовлетворить все потребности израильского врача, причем сделал это исключительно быстро и продуктивно.
Я начал разбирать чемоданы и сумки, в которых находилось все, что могло нам понадобиться в начальный период, пока мы не подберем себе подходящей квартиры. Микаэла взяла индийскую фигурку, которую дала ей Эйнат, и поставила на маленькую полочку над кроватью, отвесив ей глубокий поклон. Затем она предложила отдохнуть немного в просторной кровати перед окончательной разборкой наших вещей. Но я не чувствовал себя усталым и не хотел, чтобы наши пожитки еще какое-то время лежали смятые в чемоданах. Микаэла сняла свитер и носки и расстегнула пуговицы на джинсах, чтобы ослабить давление на живот, который понемногу стал уже округляться. Затем она раскинулась на постели, дожидаясь меня, пока я пытался хоть как-то убрать разбросанные вещи в просторные шкафы и присоединиться к ней. Ее веки начали трепетать, что, как я уже хорошо знал, означало о перезарядке ее любовных батарей, наполняя предвкушением секса эту большую и необычную комнату. Но я не испытывал ни малейшего желания заниматься любовью. Я устал от перелета и переживал восхитительные перспективы работы в хирургии, открывшиеся передо мной.
— Я сейчас не могу, Микаэла, — предупредил я ее, заметив ее протянутые ко мне руки и закрывшиеся глаза.
Но она не отступила. Поднявшись, она сняла с себя остатки одежды и, обнаженная, вновь вытянулась на простынях, которые показались мне не слишком чистыми, и с обычным своим бесстыдством объявила:
— Чего ты ждешь? Я замерзла. Иди сюда и, по крайней мере, согрей меня, если уж ты ничего другого не можешь.
И хотя никакого желания греть ее у меня не возникло, я не захотел обидеть ее чувства, особенно после того, как узнал, насколько принципиально важным было для нее предаться любви в новых местах, превращая это в сакральный акт самоутверждения. Но когда я встал, чтобы убедиться, закрыта ли дверь, я обнаружил, что замок отсутствует, равно как и ключ, а есть только тоненькая цепочка, которая не в состоянии была помешать любому открыть дверь и заглянуть внутрь, — скорее всего, с целью использования комнаты в непредусмотренных правилами целях.
— Не можем ли мы отложить все это? — умоляюще спросил я, опасаясь не столько неожиданных посетителей, сколько ее криков и стонов, которые могли испугать больных, шатающихся по коридору. Но Микаэлу уже было не остановить. Она вся тряслась от вожделения.
— Давай! — стонала она. — Давай же! Не будь таким трусом!
И она рывком потянула меня к себе, с силой вдавив мою голову между своими грудями, а потом я сполз вниз к ее ногам таким образом, что мой язык мог доставить ей то удовольствие, которого ей не в состоянии был дать ей мой вялый член. И тут раздался слабый стук в дверь, которая распахнулась настолько, насколько позволяла цепочка, но вполне достаточно, чтобы можно было разглядеть
