Стоп!!! Естественная фраза в условиях Совдепа, где каждый второй ключ подходит к каждой третьей двери. Но здесь условия несколько иные.
– Какие могут быть ключи! – досадливо отмахнулся я. Мол, не мешай моей творческой мысли! Бояров думает! – Хотя… Погоди… Вроде бы есть какие-то. В машине. В гараже. Внизу. Лева! Ты потерпи чуток! Я только спущусь и поднимусь.
– В какой машине?! Не оставляй меня, Саша! Они же могут вернуться! Са-аша!
– В «мазератти»! – ненужно уточнил я, ибо вопрос Левин прозвучал риторически-истерически: в какой еще машине?! Но я все же уточнил: – В золотистой. Крепись, Лев!
Было у меня искушение напоследок дюбнуть кулаком по дверному замку: не чтобы выломать, а чтобы отдачей влупило Перельману по дорогущим фарфоровым зубам – он вплотную приник губами к замку для лучшей слышимости-проходимости стенаний бедного-старого Льва Михайловича. Но удержался я от искушения – не касайся двери, Бояров, лишь повнимательней вглядись в систему замка…
… а уже в лифте достань кольцо с брелком-яблочком и еще раз вглядись. «У тебя есть какие-нибудь ключи, Саша? Может, подойдут?». Может быть. Как-то недосуг было толком рассмотреть изъятую связку.
Первый ключик – явно «чемоданный». От вализы? С партийными миллионами для «товарища Павла»?
Второй – больше похожий на короткую спицу с выемками на конце и с выбитым номерочком «0424», явно от камеры хранения.
Третий – квартирный, вполне мог подойти к замочку на двери, за которой меня с нетерпением ждали. Да, вряд ли среди НИХ был и товарищ Смирнов-Головнин, он нынче э-э… не в форме (то есть физической!) – но почему бы товарищу Смирнову-Головнину не иметь ключ от явочной хаты? Неважно, что, судя по недавним событиям, сослуживцы расплевались. Может, именно этот ключ (или: и этот в том числе?) стремились выудить у Вальки Головы псевдофебрилы в нашем с ним отеле, а до того – псевдоперебежчик Лихарев. Именно потому, что расплевались.
Все может быть. Проверять на стану. Долой американизм! Предположу-ка я на сей раз самое худшее, тогда и система защиты понадежней выстроится.
ОНИ, конечно, могли бы и не приманивать меня блеющим козликом-Левой, засев в «секрете». ОНИ могли бы распахнуть дверь и… тут же проиграли бы. Стрелять в жилом доме на Манхаттане, будучи агентами КГБ, – вся конспирация коту под хвост. А победить Боярова голыми руками – маловато их, сколько бы их там ни было! Потому и заблеял Перельман. Стоило мне вышибить дверь для-ради спасения землячка, тут-то пуля в живот обжалованию не подлежит… Сидим, знаете ли, дома – неожиданно вламывается вооруженный грабитель! Видите, дверь снес?! Видите, оружие при нем! И никакие здесь не агенты КГБ проживают, а коротает денек добропорядочная фроляйн-мисс Галински, имеющая право на самозащиту. Аналогичный исход в случае совпадения «моего» ключа с замком. Никто меня не звал, тайком прокрался (вот и консьерж подтвердит!). Вошел, вообразил черт-те что – хотя парочка Галински-Перельман просто давние приятели. Эти русские такие дикари! Импульсивные! Пистолетом грозил, а потом выстрелил – пришлось ответить. Видите, у него пистолет в руке? Видите, дырка в стене?.. Вложить в мертвую руку мой собственный «томас», предварительно выпалив из него по стенке – запросто. Полиция! На помощь! Тут тако-ое! Ключ? Да, в свое время хозяйка дала ключ этому… который лежит – у них была м-м… работа с автором, над публикацией. Но настолько давно-о-о. И вот – ворвался внезапно, псих! Что оставалось делать?..
Да, лучше предположить самое худшее. Если головнинский ключ и не от хаты Хельги, и того хуже: застрял бы в скважине, а меня безоговорочно причислили бы к домушникам…
Короче, Лева! Выкручивайся сам, без меня!
А он и выкрутился, кстати. Подозрительно легко. И без меня. Пусть только наполовину. «Здесь какие-то ужасные устройства!». Надо понимать, ужасные устройства – Хельгины тренажеры. При некоторой смекалке можно любой тренажер преобразовать в дыбу, в «испанский сапог», в прокрустово ложе. Верю. Но не верю, что «старый-больной» Перельман, распятый, к примеру, на тренажере-плечевике, сам выкрутился, дополз до двери и морочил голову «дорогому Саше». Тут помощник требуется. А Лева утверждал, что он один.
Фору в десяток минут я себе дал, как минимум. Спрыгнул вниз из детского дворика. Как пришел, так и ушел. Если мог запрыгнуть на четыре метра, то спрыгнуть – тьфу. А Хельга и Ко – как-то мне безразлично, что ОНИ выберут: у лифта стеречь, в закутке у стиральных машин прятаться, продолжить заманивание в квартиру посредством козлика-Левы, а то и вдогонку броситься. Ни один из вариантов успеха им не сулит. Тот же золотистый «мазератти» существует и отдыхает в гараже под домом. И пусть отдыхает! Я его для отвода глаз. У меня, в «бардачке» золотистого «мазератти» – ключики. Будь они при мне, сразу бы попробовал – не подойдут ли к замку? Ан не было их при мне, вот и побежал за ними – надо вызволять страдальца-антиквара. Ох, не туда, не в гараж я побежал. Ну да соображайте! Пока сообразят, далеконько будет искомый Бояров с теми самыми ключиками, о которых столь непринужденно спросил Лев Михайлович. Сдается мне, истерическая риторика, она же риторическая истерика, в блеяньи Левы – интонационно оправдана. Небось подсказчики дыхание затаили: неужто – у Боярова?! А ОНИ было отчаялись, обыскав вся и всех, в том числе, и в первую очередь, бывшего товарища по оружию Валентина Сергеевича Головнина! Ур-ра, нашлись!
Золотые ключики. Карабасы-Барабасы хреновы! Ну и я этаким Буратиной: ключик есть, но что касается дверцы… За куском старого холста? Миллионы? Золото партии? Которое Валька Голова не доставил по адресу и благоразумно присвоил? И чье оно теперь, золото? Догадайтесь с трех раз: партийное- совковое? Валькино? мое?..
Где ты дверца?! На ключе не указано. Только номер. Это может быть любой железнодорожный вокзал. Это может быть аэропорт. Это может быть…
… Бас-Стейшн! Огромный до бессмысленности автобусный терминал в несколько этажей. Буквально под боком злополучного актерского дома. Резонно? Вполне. Именно отсюда отправляются автобусы всех компаний в любой самый дальний уголок Штатов. Именно здесь можно затеряться и уйти из-под любого наблюдения, буде таковое. Именно близость терминала к явочной хате КГБ навела на мысль. Затрясло. На несколько секунд я потерял контроль над собой. Немудрено! Миллионы! Ничьи – то есть мои. Спа-а-акойно, Бояров! Гус-с-си… летят…
Я – не Гриша-Миша-Леша, наезжать на «курьеров» не мой профиль. Но… почему бы не взять, если само в руки просится? Чужое? Да нет вроде! Просто ничье. Уже ничье. Само собой, фроляйн-мисс Галински и Ко, когда б прочли мои э-э… незамысловатые мысли, заорали бы: «Как-так ничье!!! Наше, наше!!!». Ну тк лучше мне, чем им. Вперед!
Прямо у входа в Бас-Стейшн, что характерно и символично, – киоск сувениров. Русских! Матрешки- балалайки- шкатулки. Я, проходя мимо и дальше, не удержался и подмигнул матрешке: так-то, подруга! Где тут у вас камеры хранения? Вот они…
Я шел вдоль ячеек. Я шел к миллионам. Интересно, как они, миллионы, выглядят? Действительно – золото в слитках? Или – баксы в пачках? Лишь бы (надеюсь, ха-ха!) – не рубли! Следом за мной – никого. Итак, Бояров?!
«0424». Итак?!
Носом в жопу! Номер-то совпал, только вот ключ не совпал с замком. Я его втискивал, втискивал… Потом проворачивал и так и сяк. Почти зарычал от нетерпения: что ж такое! там за дверцей миллионы лежат, а дверца не желает отворяться!
Выдрал бы с корнем последнюю преграду – что-что, а сила есть, ума… надо ума, Бояров. Как ни обидно, однако если этот ключ не открывает эту дверцу, значит, он не от этой дверцы, значит, за этой дверцей нет твоих миллионов, а есть они где-то за другой дверцей. А где – ищи-выясняй. А пока мотай отсюда. И поскорей. Выдрал бы с корнем – сгрибчили бы на месте преступления, заверещало бы, замигало оповещение – и сгрибчили. Вскрытие чужой ячейки – по законам штата Нью-Йорк весьма распространенное и наказуемое преступление, да и по законам всех и каждого штата Америки. Это тебе, Бояров, не земляков-кагэбэшников гробить, тут ты, Бояров, на СОБСТВЕННОСТЬ покусился, на АМЕРИКАНСКУЮ. И поди оправдывайся: пьян был, не помню – куда-то сложил ручную кладь, но то ли на вокзале, то ли в аэропорту, то ли здесь, в Бас-Стейшн… Вот методом проб и ошибок пытаюсь… Первая проба – последняя ошибка. Даже
